Шрифт:
Петров синтезировал несколько мифологем (не случайно в одной строфе его Фемида скрывается «в твердь», как Церера, а потом спускается «с горних к нам кругов», как Фемида). Однако противоречия в изображении здесь нет: две эти ипостаси (Фемида и Церера) постоянно сопрягались в древней традиции, не случайно в руке Астреи часто изображался букет из колосьев пшеницы — символ плодородия. Характерно, что в версии той же оды 1782 года сохранится мифология Астреи, субституированной образом крылатой Фемиды. Петров даже усилит аллегорику Астреи: появится описание враждебных сил, опасающихся наведения порядка:
Что тако злость и ков трепещет. Мятется лютая вражда. Раздор в отчаяньи скрежещет, Бегущ во тигровы стада; Хула и умысл беззаконный В ад хочет свергнуться бездонный, Не зная долу, где спастись? Не паки ль небеса Фемиде Во человеческом к нам виде Велят на крылиях снестись?{174}Однако вариант 1782 года свидетельствует о сознательном отказе Петрова от астрейных мифологических коннотаций. Изображение Астреи — Фемиды проходит не в русле барочного уподобления, а в русле риторического сравнения:
Не баснословная богиня Пороки сокрушить грозит. Премудра россов героиня. Живая правда, их разит {175} .Позднее Петров несколько раз упомянет Астрею — опять не в связи с младенцем, а в связи с морскими победами Алексея Орлова, командующего русским флотом в Архипелаге [29] . В оде «На победу Российского флота над турецким» (1770) Петров писал:
Мы столб из мрамора воздвигнем к небеси, Со вод средьземных ты корысти к нам неси. Приобретенные близ Хиоса трофеи; То будет нашей знак победы меж валов, То честь тебе, Орлов Содейственник Астреи! {176}29
Екатерина в своей завоевательной политике имела в качестве образца британскую королеву Елизавету. Акцентируя именно «елизаветинские» коннотации в интерпретации Астреи, Петров в своих колониальных песнопениях уловил важную деталь политической мифологии Екатерины. В воспоминаниях английского посла при русском дворе в 1762–1765 годах графа Д.Г. Бекингхэмшира есть упоминание об интересе Екатерины к правлению Елизаветы 1. Посланник занес в свои депеши разговор с императрицей, относящийся к 1762–1763 годам: «История и интересы европейских держав близко знакомы ей (Екатерине. — В.П.). Когда она беседовала со мною об истории Англии, я заметил, что особенно поражает ее царствование Елизаветы. Время покажет, куда приведет ее желание подражать этой королеве». (Цит. по изд.: Екатерина II и ее окружение. М.: Пресса, 1996. С. 120.).
В 1771 году Астрея еще раз появится в поэме Петрова «На победы Российского воинства» в связи с взятием города Журжи:
Уже превозмогла полночной месть Астреи, Молдавски горы ей превращены в трофеи; Орудие ея и промысла чудес, Румянцев до брегов Дунайских гром пронес… К тому нас долг, к тому Астрея нудит нас, Екатеринин глас — небес правдивых глас{177}.Этот, на первый взгляд, неожиданный милитаристский колорит Астреи отнюдь не означал незнания традиции. Образованный Петров не только прекрасно знал канон, но был, судя по всему, осведомлен об империалистически-экспансионистских коннотациях Астреиной парадигмы в поэтических песнопениях Елизавете Английской{178}. Колонизаторская нота военных од Петрова имела под собой британскую традицию, преломившую миф о золотом веке в политическую стратегию — золотой век для Англии{179}. Петров умело применяет мифологию справедливой Астреи для нужд политической мифологии русского военного экспансионизма.
Любопытно, что молодой Гаврила Державин воспринял мифологию Астреи в имперском ключе — в близкой Петрову (и британским поэтам-елизаветинцам) «цивилизаторской» парадигме. Астрея — Екатерина расширяет границы, укрощает варварство и собирает вокруг себя покоренные народы. Такой он представлял Екатерину в стихах 1767 года, написанных в связи с ее поездкой по Волге и «шествием» в Казань. В стихотворении «На маскарад, бывший перед Императрицей в Казани, где Нагайцы и прочие народы плясали и играли на своих инструментах» Державин писал:
Достойно мы тебя Минервой называем, На мудрые твои законы как взираем. Достойно мы тебя Астреею зовем: Под скипетром твоим златые дни ведем. Воистину у нас Орфеев век тобою: И горы и леса текут к тебе толпою. — Где ты, монархиня, тут пир и торжество, Ликует стар и мал, ликует общество, И дикие с степей сбегаются фауны И пляшут пред тобой, согласно движа струны. Россия! похвались владычицей своей: И варварски сердца уже пленились ей{180}.Мифология Астреи появляется у Державина и в его самой ранней «Оде Екатерине II» (опубликована впервые Я.К. Гротом), написанной в 1767 году. Скептически настроенный по отношению к Сумарокову и его критическим стрелам, нацеленным на императрицу и ее окружение (поэт сочиняет в это время эпиграммы на Сумарокова [30] ), Державин восстанавливает роялистскую парадигматику Вергилия. В его первой оде царице, фигурирующей под именем «Темисы» (субституция Фемиды), описан золотой век законности и процветания. Здесь же возникает и мотив «сына», спасенного императрицей от «змей». В конечном итоге вся Россия уподобляется «сыну», избавленному от напастей стрелами законов {181} . Для юного и еще не разочаровавшегося Державина «младенец» и вся Россия должны быть только благодарны царице за спасение.
30
В 1768 году Державин сочиняет две эпиграммы на Сумарокова — «Вывеска» и «На сороку в защищение кукушек». Проекатерининская ориентация выражена здесь достаточно ясно; во второй эпиграмме, написанной в связи с эпиграммой Сумарокова «На кукушек в Москве», Державин поэтически солидаризируется с Дианой (Екатериной) и Орлом (главнокомандующим А. Орловым): «Но мужество Орла Диана почитает» (Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. Т. 3. С. 190).
В 1770 году, в переводе «Песни» Екатерине итальянского поэта Микеланджело Джианетти, сделанном Богдановичем, соединятся европейская и русская традиции интерпретации мифологии Астреи:
Ты видишь паки в Ней Астрею на земли. Внемли, Монархиня, Ты смертных глас внемли, Которые Тобой блаженство ощущают: Се море и земля хвалу Твою вещают. Премудрые Твои уставы нам гласят, Коль праведен Твой суд и коль закон Твой свят, И сколь желаешь Ты, о пользе всех радея, Чтоб сирый не стенал от сильного злодея. … От юных лет горя усердием к Тебе, Воспитанны Тобой в пресчастливой судьбе. Младенцы самые, с единодушным кликом. Тебя, как Россов Мать, чтут сердцем и языком{182}.