— Ощущала?

— Она утверждает, что медиумы-люди, истинные медиумы, используют те же принципы, что и «Медиум», Однако они пользуются несколько отличными чувствительными органами и преобразователями. Вместо экранов и приборов — комбинации нервных импульсов, которые преобразуются в ощущения. Это почти настолько же достоверно, как и показания прибора с проградуированной шкалой.

— И она вступает в контакт с умершими людьми, а не с эмсами, так ведь?

— Собственно говоря, меня это тоже интересовало. Она сказала, что не сомневается в том, что существа, выходящие на контакт, являются душами умерших. Но, говорила миссис Уэбстер, твоя теория может быть верной. Или, по крайней мере, в ней есть доля истины. Она склонна считать, что Вестерн пробил канал связи с миром демонов. О, не улыбайся! Она вовсе не имеет в виду маленьких рогатых дьяволов с вилами и прочими подобными атрибутами. По ее мнению, это злые духи. Зловещие существа. Не призраки грешников, а что-нибудь вроде… ну… падших ангелов. Она утверждает, что они маскируются под людей, чтобы…

Патриция замолчала, услышав тяжелый вздох Карфакса.

— В чем дело? Я понимаю, что все это звучит нелепо — во всяком случае, для тебя, и даже в чем-то для меня, но не…

— Теория миссис Уэбстер является извращением моей гипотезы, — сказал он. — Разница только в терминах. Она говорит «злые духи», а я — «эмсы», хотя и в несколько отличном от Вестерна смысле. Во всяком случае, «эмс» звучит как-то более наукообразно. Но этот термин не может быть подвергнут какому-либо анализу. Ни у меня, ни у миссис Уэбстер нет доказательств, чтобы подкрепить свою гипотезу. За исключением того, что «Медиум» показывает мир, являющийся сущим адом, все остальное является чистой фикцией. И если существа, которых мы видим на экране «Медиума», на самом деле являются покойниками, то они находятся в преисподней!

— Миссис Уэбстер утверждает, что мы видим только то, что нам показывает электроника, но не их истинное обличье. Так же, как электрическая волна, возбуждаемая сердцебиением, вовсе не показывает само сердце.

— То же говорит и Вестерн, но в несколько иной интерпретации, — произнес Карфакс.

В течение нескольких минут он молчал. Патриция сидела тихо, не шевелясь, только время от времени затягивалась сигаретой.

— Ладно, — произнес он наконец. — Я хочу посмотреть на эту миссис Уэбстер. Назначь с ней встречу на следующей неделе. Скажем, в понедельник.

— Тон довольно скептический.

— Я не настолько ограниченный, чтобы не подвергнуть гипотезу проверке.

— Какую гипотезу?

— Что умершие могут общаться с людьми-медиумами.

— Я хотела бы еще выпить.

— Пожалуйста.

Он встал, налил ей чуть больше пятидесяти грамм виски и бросил в бокал три кубика льда. Она протянула руку, и он почувствовал как бы разряд электричества, проскочивший между ними. Но напряжение, его обусловившее, было чисто психического, а не электрического свойства. И еще он понял, что многие его мысли совпадают с ее мыслями.

Несколько ошеломленный, Карфакс вернулся к своему креслу. Она была его двоюродной сестрой. Но у него не было намерения сделать ее беременной и, кроме того, он уже давно не имел женщины, а к ней ощущал четко выраженное влечение. Может быть, даже более сильное, чем хотел бы в этом признаться.

Вот здесь-то и вернулось ранее зародившееся подозрение, что Патриция, быть может, подослана Вестерном, что ее появление является первым актом заранее написанной драмы.

Но потом Карфакс обозвал себя сукиным сыном. За циничность. И подумал, что слишком боится возникновения теплых чувств к другой женщине, потому что не перенесет новой утраты, если с ней что-нибудь случится.

— Ты никогда не рассказывал мне о своем нервном расстройстве, — произнесла Патриция, потягивая виски.

Она что, пытается выудить у него информацию, которую потом передаст Вестерну?

— Не смотри на меня так, — попросила она, закуривая. — Наверное, я слишком любопытна. Не хочешь говорить об этом — не говори.

— Мне действительно не хочется рассказывать. Даже я сам нахожу все, что тогда произошло, совершенно невероятным. Этому можно дать только одно объяснение — что у меня было помутнение рассудка. Во всяком случае, на некоторое время. Кое-что на самом деле произошло, и тому есть достаточно объективных свидетельств, Но мои наблюдения, должно быть, были пропущены через сильно искажающий фильтр. А свидетели, которые могли бы подкрепить мои показания все, как на грех, молчали. Даже те, кому я доверял больше всего. Они, наверное, не хотели выглядеть спятившими.

Наклонившись к нему, Патриция нетерпеливо спросила:

— Так что же это было?

Он улыбнулся.

— Вампиры, оборотни, призраки, вурдалаки и всякая другая нечисть, которая вылазит по ночам. Да и днем тоже. Тогда все это казалось абсолютно подлинным, реальным. Да и сейчас временами кажется. Тем не менее, такого быть не может, поэтому я говорил всем, что находился под воздействием сильного наркотика. По крайней мере, теперь я гораздо меньше уверен в том, что все происходящее вокруг нас можно объяснить с научной точки зрения.

— Что же все-таки случилось?

— Сейчас, как меня заверили, я в здравом уме и таковым намерен оставаться дальше. Так что не будем лучше говорить об этом.

У Патриции был явно раздосадованный вид.

— Извини, — улыбнулся он. — Но подробности могли бы убедить тебя в моей неполноценности. Может быть, так оно и есть на самом деле. В любом случае, я решил бросить сыскное дело, изменил имя и практически исчез. Но вот я вновь в Лос-Анджелесе, и вновь — частный детектив. Где же пресловутая свободная воля?