— Да нет среди них ни одного фашиста, сплошь фольксдойчи. Да и генерал их у Гитлера не в чести. Наши особисты навели справки: воевал в Империалистическую, попал к нам в плен, работал на заводе инженером — хорошо работал. В тридцать седьмом попросился на Родину. Отпустили. А через четыре года война. Гитлер о нем вспомнил — специалист больно хороший… Только Лейбниц ему больше служить не хочет. Разочаровался в политике, да и в нем самом. Думаю, Гитлеру это известно. В общем, Лейбницу в Германию нос совать нечего — уничтожат.

— Да, выходит, я вам послана, чтобы навредить?

— Вроде того.

Она вдруг покачнулась, как пьяная, попросила совсем по-детски:

— Можно я у вас тут полежу немного? В поезде глаз не сомкнула, мужики лезут, здесь — то же самое…

Она зевнула и повалилась на бок. Миг — и уже спала, приоткрыв рот и тихонько похрапывая. Ланцев постоял над ней с минуту, потом сел на топчан. После первой встречи с Тиной в Сельцах прошло почти полгода. От тыловиков Ланцев знал, что оставленная им в деревне девочка была отправлена сначала в хозвзвод одной из частей, затем, после того, как у Кристины Хмель обнаружился талант в одиночной стрельбе, она была направлена в снайперскую школу, откуда через три месяца выбыла в часть для прохождения дальнейшей службы. Той, которую он принял за девочку, по паспорту было восемнадцать с половиной лет… Итак, Кристина Ивановна Хмель, дочь учителя математики в селе Боровое, недалеко от Сельцов. Образование — десять классов, училась на круглые «очхоры». И вот неожиданная встреча.

Как она нашла его? Допустим, тогда запомнила номер части. Но зачем разыскивала? Не все ли равно, где служить? Однако посмотрев на спящую внимательней, он пришел к выводу, что в Тине осталось мало прежнего, сейчас это взрослая девушка, если не женщина, — спортивного телосложения, слегка огрубевшая от трудностей службы, знающая себе цену, хорошо знающая, что от нее хотят… Была ли у нее любовь за то время, пока они не виделись? И, если была, то как это на ней отразилось? Верна она своему первому мужчине или, как это чаще бывает на фронте, пошла по рукам, забыв о морали и чести?

Думая так, Ланцев разглядывал спящую, проникаясь странным чувством, что эта девушка для него больше не безразлична, что осуждать он ее не имеет никакого права, что обязан простить ей все, что было до него, потому что виноват в том, что бросил ее на произвол судьбы одну в сожженной деревне, даже не подумав, что может взять ее к себе на правах «дочери полка». И не боязнь получить нагоняй от начальства за такое своеволие удержала его, а простое легкомыслие: старшина сказал, что «доставит барышню в тылы в наилучшем виде». Характер ее он почувствовал, услыхав от нее, что она желает мстить фрицам за смерть родителей, и еще поняв, что она искала именно его по всему фронту. Его, того самого, кто ей впервые приглянулся. За одно такое, говорили мужики, женщину можно полюбить раз и навсегда.

Она шевельнулась, собираясь проснуться. Ланцев крикнул дневального, велел сбегать к старшине, взять у него банку тушенки и буханку хлеба.

— Не то снайпер наш даст дуба от холода, а мне принеси чего-нибудь выпить — в горле пересохло.

Дневальный обернулся, что называется, на одной ноге — очень уж хотелось взглянуть на девушку-снайпера — и выложил на стол кроме бутылки водки и тушенки еще две банки рыбных консервов.

— Это для дамы, — пояснил и задом вывалился из землянки.

После дневального пришел Псалтырин, спросил, не будет ли каких указаний насчет второго номера: на днях у него пропал без вести Утюгов. Все был рядом, спал, ел и вдруг исчез. Искали всей разведротой и не нашли. Решили, что немцы утащили спящего.

Последним в землянку вошел Тимофей Безродный, сказал, что фрицы зашевелились.

— Командир полка велел передать, чтобы были наготове. Стрелять не стреляют, наверное, патронов нет, а по опушке разгуливают и нас не боятся. Ночью от них перебежчик явился. Пожилой фельдфебель. По-русски немного говорит. В ту войну побывал у нас в плену, теперь обратно просится. У них сейчас— хуже некуда: жратвы никакой, патронов нет, раненых много, к тому же болен генерал. Уже не ходит. Старый он, я о нем еще раньше слышал. Хороший, говорили, человек, солдата жалеет и вообще….

— Знаю, что еще? — Ланцеву хотелось, чтобы Тимоха поскорее ушел, очень уж не хотелось показывать Тину всей роте.

— Еще вот что: генерал Лейбниц и его заместитель майор Краух согласны сдаться в плен, но просят, чтобы корпус не раскидывали по разным лагерям, а содержали вместе.

— Ну, это от нас не зависит.

— Комполка им тоже сказал, а они настаивают.

Весь следующий день прошел в хлопотах: входил и уходил дневальный — приносил обед и ужин, а Тина все спала. Только вечером, войдя в землянку, Ланцев увидел ее широко раскрытые глаза и обе руки, протянутые к нему…

И произошло то, что должно было произойти: между ними возникла любовь.

Во все последующие дни Тина почти не выходила из землянки. Во-первых, это было небезопасно, слухи о красавице-снайпере быстро разлетелись по роте, и теперь все взгляды изголодавшихся по женской ласке служак были направлены в сторону землянки ротного. Во-вторых, об отдельном туалете для женского пола до сих пор никто не заботился, и Ланцеву пришлось сопровождать Тину всякий раз в ближайший овражек и следить, чтобы никто не подглядывал.