— Ну что же вы? Командуйте! — кричал Дудахин. — Людей погубим!

Но Мухин уже вспомнил.

— Танки слева! Расчетам пэ-тэ-эр— в цепь!

Принесли противотанковые ружья, шлепнулись с ними в грязь возле ног младшего лейтенанта.

— Сюда давай!

Сползли в окоп. Воды по колено, но окоп — в полный профиль, воевать можно…

— Наводить в головной!

— А младшенький-то наш — орел! — дурашливо хохотнул Дудахин. Похоже, он и сам знал, что надо делать, этот старший сержант…

— Орел, — серьезно ответил Рубцов.

Ах вы, милые, дорогие товарищи! Сердцем, видно, поняли, что сейчас нужнее всего вашему «младшенькому»!

— Есть головной!

— Огонь!

Издали не видать, то ли недолет, то ли промазал…

— Обождать бы малость, — говорит пэтээровец. У него широкое рябое лицо, на правой щеке — плохо заживший рубец. Фамилия солдата, кажется, Лямин…

— Обождать бы, говорю, малость.

— Приказываю: огонь!

Почти одновременно на темно-сером контуре танка обозначились три вспышки — соседи тоже не зевают.

— Заклинь ему башню, Лямин! Бей по смотровым щелям!

— Знаю, не впервой! — сердито хрипит Лямин.

Оставив пэтээровцев, Мухин перебежал на левый фланг к Дудахину.

— Приготовить противотанковые гранаты!

— Да готовы уже.

— Выделить гранатометчиков!

— И это сделано.

— Пойдешь с ними, Дудахин.

— Я?!

— Ты.

Роли как будто переменились. Теперь «младшенький» уже не просто младший по возрасту, а, как и подобает, младший лейтенант — командир взвода.

— Рассредоточь людей, выдвинь вон до той траншеи, видишь?

— Так точно, вижу. Гаврилов, Ужов, Лоскутин, со мной! Четвериков, Сергиенко — занять воронки справа!

Да, роли переменились. Теперь взвод не Дудахина будет слушаться, а его, Мухина — Петра Мухина — младшего лейтенанта.

Уполз Дудахин, уползли с ним пятеро бойцов, остальные мокнут, коченеют в ледяной воде, пригибают головы от яркого света ракет: сейчас… вот сейчас вдарит!

Вспыхнул огонек впереди головного танка, с воем пролетел над Мухиным снаряд, исчез за спиной. Ни взрыва, ни стона раненых. Второй опять пролетел мимо, гулко шлепнулся где-то поблизости в воду.

«А рвутся ли они вообще?» Не успел подумать — впереди взметнулся столб пламени, просвистел рой осколков, лицо, грудь, плечи залепило глиной, запахло тухлыми яйцами.

«Так вот какая бывает война!..»

— Пригнулись бы, товарищ командир, зацепить может.

— А руководить боем кто будет? Может, вы, Мохов?

— Где уж нам…

«Ну зачем так? Да еще „руководить боем!“ Мохов — старый солдат, за финскую две медали имеет, за эту— вдвое больше, а у тебя, Петр Мухин, на груди одни пуговицы блестят. Извиниться бы, да сейчас, пожалуй, не время…»

Над головами — снова вой, только на этот раз снаряды летели из-за спины Мухина и рвались вблизи танков.

— Наша полковая проснулась, ребята!

— Давай, давай, родимая!

— Лучше наводите, олухи!

На краю воронки — Мухин и не заметил, когда он тут появился, — сержант-артиллерист с полевым телефоном. Снаряды стали ложиться точнее, загорелся один танк, потом второй, немцы стали поворачивать обратно.

Взвод Мухина ликовал. Бойцы без команды выскакивали из ледяных ванн, торопливо разувались, стаскивали липнущие к телу кальсоны. Выкручивали, помогая друг другу, стуча зубами, снова натягивали, просили, как нищие на паперти:

— Теплинку бы, товарищ младший лейтенант! Хоть махонькую!

— Даст тебе немец сейчас теплинку — жарко будет! — посмеивались бывалые. И верно: не прошло и минуты, ударили пушки из Залучья, частыми всплесками покрылось поле, все вокруг заволокло смрадным дымом. Бойцы прыгали обратно в ледяную купель, под хохот товарищей материли немцев, Гитлера и все войны на свете.

Вернулся в пятью бойцами Дудахин, и почти одновременно во взвод прибыл старший лейтенант Охрименко. Не обращая внимания на обстрел, стоял, разглядывая что-то в бинокль.

— Командир взвода, доложите расход боеприпасов, потери.

Дудахин на пальцах показал: убитых один, раненых трое, расход боеприпасов не подсчитывали.

Докладывая, Мухин не без удовольствия дважды произнес слово «бой». Охрименко смерил его насмешливым взглядом.

— Ты серьезно думаешь, что побывал в бою? Тогда поздравляю с боевым крещением.

Мухин хотел поблагодарить, но уловил насмешку в словах ротного. Тогда что же такое — настоящий бой?

Подбежали Стригачев и Белугин, хотели по примеру Мухина доложить о потерях, но Охрименко оборвал их: