Шумели до позднего и порешили:

– Хлеба не давать, а пускай Фролка приказ покажет, чтобы подписанный был и с печатью. Ленина ж мы никакого не знаем. Кем он на власть поставлен и кого? Про то пусть Фролка объяснит.

Наутро без звона всем селом на выгон собрались Громада! Сила! Поболее трех сотен дворов оно, село-то Урени, а с бабами да с ребятишками сколько народ будет, поди, посчитай.

Ждали недолго. Фролка от попа разом в правление прошел, а оттуда солдата с красным флагом выслал. Солдат его над крыльцом втыкает, гвоздем бьет, а глядим – Мать Пресвятая Богородица! Да ведь это попадьина юбка сподняя, канаусовая!

Бабы пересмеиваются, пальцами кажут.

– Разубрал попадью Фролка-греховодник! И срамоту не почел, прости Господи!

Флаг прибили, а на крыльцо пулемет солдаты отнесли, крутятся около него. Вышел и Фролка, с крыльца не сходит.

– Чего вам, товарищи? С чем пришли? Мы тут все разом и зашумели.

– Нет такого приказа, чтобы хлебушко до зерна выбирать!..

– Откуда у нас жито? Сами покупаем…

– Не дадим, да и только!.. Деньгами подушными соберем, это правильно: царю ли или Ленину твоему нам всё одно!..

Слушает Фролка, молчит. А как приутихли маленько, леворверт у пояса расстегнул и спокойно так, будто шутейно, говорит:

– Все вы врете, сукины сыны! Будто я вас впервой вижу, будто я вас ране не знал? По сто пудов валить не можете, а у самих скирды по три года немолоченные стоят. Приказ на то у меня есть, по-советскому, мандат называется, – бумагу вынул и кажет, – всё с печатью, по закону, а есть и другой приказ – вот…

Отхватил леворверт от пояса да как пальнет, а с крыльца солдатишки тотчас пулеметом затекали.

Сроду уренчане такого не слыхали и не видали, хотя все на селе охотниками были. Бросились, кто куда, Друг дружку топчут, свету не видят; бабы дурным голосом кличут, ребят тащут. Старцы посошки порастеряли, в сугробы попадали, плачут, имя Божие призывают

А Фрол вслед кричит:

– Это вам, косопузым, только для старого знакомства очередь поверх пустил! В другой раз прямо бить буду! Товарищ-то пулемет, он не милует: шестерых насквозь пробивает, в седьмом застревает!.. Так-то!..

Вот тебе и ревком с продкомиссаром! Дожили!

Фролка же, часа не теряя, пулемет к первой от края избе подкатывает, в воротах ставит, а сам с леворвертом к хозяину:

– Давай ключи от амбара! Духом!

Тому что делать! Токмо бы душу спасти…

– На, окаянный, бери, что хошь! Твоя воля! Оставь только животы наши в телесах… А Фрол уже из амбара кричит:

– Мешки давай и веретья! Сани налаживай, коням корм засыпай да соседей зови, а то нам одним несподручно!

Не прошло и часу, как все закрома очистили, куренку и тому клюнуть нечего. Зерно в мешки ссыпали и на сани сложили.

Ребятишки ревмя-ревут, баба убивается, а Фролка хоть бы что, козырем ходит, антихрист, поганой цыгаркой везде коптит, шапку со звездой набок сдвинул словно на игрище.

– Всем так будет, кто ржицу сокроет. А кто по-хорошему объявит, тому на прокормление оставлю,советская власть шутить не любит!

Так и пошло – со двора на двор. Груженные санки к правлению вывозили. Там караул был поставлен. Объявляли по списку, сколько с кого пудов причитается. Только весить было некогда: Фролка всех торопил и обмерял наглаз. Увидит, что в закроме уже пол белеется и лопатка уже о доски стучит:

– Довольно, – кричит, – пиши: продразверстка выполнена!

А когда до Силаева дошел, – всё зерно дочиста выбрал и закромины велел веником обмести; в избу зашел, у баб муку забрал и по ветру ее пустил, а опару на пол вывалил.

– Будет, чорт, жеребца своего помнить!

На ночь ворота в Уренях всегда на запоре; не то чтобы баловство какое бывало, а обычай такой: лес кругом. В ту же ночь не только на засовы воротницы взяли, но и колодами подперли изнутри: большого страха за день набрались.

Затихла улица, а по дворам работа идет: xopoнят зерно мужики, кто куда может: кто в солому зарывает, в подполье тащут, и на чердак, и на сеновалы. Были такие догадливые, что даже в колодезь мешки опускали. Коли мешок туго набит, так вреда самая малое будет: обмокнет на вершок снаружи, а внутрь вода идет.

Между собой не сговаривались, куда там, днем когда было, а глядя, как солдатишки хлеб забирают, у всех одна дума в головах стояла: сохранить добро свое, праведным трудом нажитое, горьким потом