— Он был нашим хроникером, — сказал Дантиох, — и хранил память о славных победах. Однажды на Голгисе он сказал мне, что истории из прошлого дают нам силы выдержать настоящее, подобно тому как укрепление или крепость возводятся на твердыне древней скалы. Я не обладаю его даром — то, что он выразил бы словами, делаю в железе и камне. Однако я живу, чтобы рассказать правду о последней победе Железных Воинов, триумфе Четвертого легиона, верного Императору. Он хотел бы, чтобы история продолжалась. Но, увы, — угрюмо закончил Дантиох, — она, как и история нашего легиона, подошла к концу.

— Кузнец Войны, — медленно начал Никодим, — необязательно должно быть так. Я заверил вас, что у Жиллимана есть план. Вы справились со своей частью, Железный Воин. Лорд по-прежнему нуждается в вашем мастерстве. Империум слаб, Дантиох. Глаз Железного Воина смог бы заметить слабость, а его верная рука — вернуть силу.

— Чего еще вы хотите от меня? — спросил Кузнец Войны.

— Встать плечом к плечу с моим лордом Жиллиманом и помочь ему укрепить Императорский Дворец.

— Укрепить Дворец… — повторил Дантиох.

— Да, Железный Воин.

— Пертурабо заставит нас дорого заплатить за такие штучки.

— Возможно, — торжественно произнес Никодим. — Но я полагаю, что гениальность вашей сегодняшней победы лежит в осознании того, что Шаденхольд при всем его великолепии непременно падет. Лорд Жиллиман разделяет ваши взгляды. От подобных случайностей может зависеть будущее человечества. — Ультрамарин смолк, давая возможность остальным оценить грандиозность идеи.

Дантиох не ответил. Он смотрел, как последние искры жизни покидают тело его друга и боевого брата. Покрытые коростой веки затрепетали, глаза закатились и медленно закрылись, тихий шелест затухающего дыхания покинул уста воина-поэта.

Прежде чем окончательно покинуть мир, Почтенный Вастополь услышал слова Дантиоха, обращенные к Ультрамарину:

— Ты говоришь об искусстве разрушения. В этом потомки Пертурабо не имеют себе равных: мы неудержимы в бою и непревзойденны в осадном искусстве. Покажи мне дворец, и я скажу тебе, как Железный Воин сможет им овладеть. А затем поведаю, как ты сможешь меня остановить. Не знаю, долго ли мне придется служить Империуму, но обещаю тебе одно: сколько бы железа ни осталось в этой старой броне, оно твое!

Железо внутри. Железо снаружи. Железо повсюду. Империи возвышаются и гибнут. Я сражался с древнейшими обитателями Галактики, и мои братья из Легионес Астартес будут сражаться тоже, их ждут новые опасности и угрозы, о которых мы пока не подозреваем. Мы — железный Империум, и железо вечно. Когда наша плоть будет забыта, став жертвой врага — того, что снаружи или внутри нас, — железо продолжит жить. Разрушатся людские муравейники, истлеют мощные флотилии. И еще долго после того, как наши отполированные кости обратятся в прах под дуновением легкого ветерка, оружие и доспехи будут жить. То, что осталось от воинственной расы, — железо лоялистов и железо предателей. Они поведают нашу историю, чтобы предостеречь тех, кто придет следом. Железу нет дела до Веры и Ереси. Железо вечно.

Наши доспехи, мечи и болтеры будут гнить в песках какого-нибудь далекого мира, потускнеют и покроются ржавчиной. Их блеск померкнет. Серое станет коричневым, коричневое — красным. Среди медленно тлеющих обломков нашей империи железо возвратится к своему исходному состоянию. Возможно, для того, чтобы быть использованным снова — какой-то другой глупой расой. И хотя слабость плоти подвела меня, как подведет в конечном счете и моих собратьев, наше железо будет жить. Ибо железо вечно.

Железо рождает силу. Сила рождает волю. Воля рождает веру. Вера рождает честь. Честь рождает железо. Такова Нерушимая Литания. И да будет так во веки веков!

Vincit qui patitur [1] .

Слова девиза роты, яркие и уверенные, серебряными буквами выделялись на чёрном как ночь боевом знамени восьмой роты. «Побеждает тот, кто держится».

Часовня на борту крейсера «Серебряная стрела» была такой же, как многие тысячи подобных часовен на кораблях Космодесанта по всему Империуму. Тихое место для размышлений, молитв и приготовлений, куда рано или поздно находили путь перед выброской все боевые братья восьмой роты. Одни приходили, отдавали должное статуе Бога-Императора и уходили.

Другие задерживались подольше.

В этой колыбели абсолютной веры воин мог испросить ответ о своём месте в мироздании. В этом священном месте воин Империума мог настолько приблизиться к умиротворению, насколько это для него вообще возможно.

Гилеас Ур'тен — человек, редко пребывавший в умиротворении, — стоял, преклонив колена перед алтарём. Тёмные волосы, обрамляя лицо, свисали с благоговейно склонённой головы. Он перечитывал негромко свои личные литании битвы, особо уделяя внимание тем, которые почитали его предшественников. Над ним гордо распростёрлось боевое знамя роты, растянутое так, чтобы все видели имена, филигранно выписанные крохотными буквами. Боевые братья готовы были просиживать здесь часами, чтобы добавить к списку новое имя. Это всегда считалось честью и никогда — повинностью.