Мистер Дунбар вынул из кармана связку ключей и стал отпирать шкатулку; однако это не сразу ему удалось, потому что он с трудом отыскал подходящий ключ. Он взглянул с улыбкой на служителя, который не уходил из комнаты, желая угодить ему и быть готовым исполнять его приказания.

— Должно быть, я выпил сегодня лишний стакан мозельвейна, — заметил банкир, рассмеявшись. — По крайней мере, мои враги могли бы так сказать, если б увидели, с каким трудом я отыскиваю ключ от своей собственной шкатулки.

Однако в это время он отворил шкатулку и стал рассматривать один из многочисленных пакетов с бумагами, которые лежали в определенном порядке, тщательно сложенные и с четкими надписями.

— Так прикажете подождать с обедом, сэр? — спросил слуга.

— Разумеется; я дождусь моего друга, как бы долго он ни задержался. По правде сказать, я не имею особенного аппетита, потому что плотно позавтракал в Саутгэмптоне. Я позвоню, когда захочу есть.

Слуга вышел с затаенным вздохом, и Генри Дунбар остался один перед раскрытой шкатулкой, стоявшей на столе при свете высоких восковых свечей.

Больше часа он сидел все в одном положении, разбирая бумаги одну за другою и снова укладывая их.

Видно, мистер Дунбар очень любил порядок и точность, потому что бумаги, и без того уложенные в совершенном порядке, он опять перекладывал, каждую бумажку развертывал, пересматривал и снова вкладывал в пакеты; перечитал все письма и делал заметки для памяти в своей записной книжке.

И при всем этом он не выказал ни малейшего признака нетерпения, свойственного человеку, ожидающего другого. Он до такой степени был поглощен своим занятием, что забыл, может быть, о существовании пропавшего человека; но в девять часов он снова запер шкатулку на замок, вскочил со своего стула и позвонил.

— Я начинаю сильно беспокоиться насчет моего друга, — сказал он. — Попросите хозяина прийти ко мне.

Мистер Дунбар отошел к окну и все время смотрел на улицу, пока слуга исполнял его приказание. На улице все было тихо; фонари мелькали в разных местах; мостовая побелела от лунного света. Шаги одинокого прохожего по тротуару почти так же глухо отдавались, как давеча голоса Дунбара и сторожа звучали под сводами собора.

Хозяин явился за приказаниями богатого посетителя.

— Чем могу служить вам, сэр? — спросил он почтительно.

— Вы можете оказать мне огромную услугу, если отыщете моего друга. Я начинаю сильно тревожиться о нем.

Мистер Дунбар подробно рассказал, как он с пропавшим другом отправился в рощу по дороге в Сен-Кросс, как они условились, что Вильмот пойдет в Фернс и на обратном пути зайдет за своим прежним господином в собор. Он также подробно объяснил, что за человек был Джозеф Вильмот и в каких отношениях он с ним находился.

— Конечно, не хочу и думать, чтобы тут была серьезная причина для беспокойства, — сказал он. — Сам Вильмот сознался мне, что в последние годы вел не совсем трезвую жизнь. Очень могло случиться, что он зашел по дороге в какой-нибудь трактир и сидит себе под хмельком в кругу веселых приятелей. Нечего сказать, удружил он мне сегодня!

Хозяин покачал головой.

— Наверное, так оно и есть, сэр. Надеюсь, что вы не станете больше его ожидать к обеду?

— Нет, нет; прикажите подавать, хотя, по правде сказать, мне есть совсем не хочется, потому что я преплотно позавтракал в Саутгэмптоне.

Сам хозяин собственными руками поставил на стол серебряную суповую чашу и откупорил бутылку рейнвейна, потребованную Дунбаром. И немудрено: в поведении банкира было что-то такое внушительное, что явно говорило о важности его особы. Как же хозяину гостиницы не оказать ему должной почести?

Мистер Дунбар говорил совершенную правду в отношении своего аппетита. Он съел несколько ложек супа, кусок рыбы и отодвинул от себя тарелку.

— Нет, не могу. — Он встал и подошел к окну. — Я начинаю сильно беспокоиться о моем приятеле.

Несколько раз прошелся он по комнате и опять подошел к отворенному окну. Была тихая, жаркая августовская ночь; высокие кровли старинных домов бросали черные тени на мостовую, ярко освещенную луной. Высокие кресты, низкая каменная колоннада, величественные башни собора придавали вид древности мирному городу.

На соборной колокольне пробило половину десятого, мистер Дунбар все еще стоял у окна и смотрел на улицу.

— Делать нечего, придется переночевать у вас, — сказал он, не оборачивая головы к хозяину, стоявшему позади него. — Не могу же я уехать отсюда без Вильмота! Нечего сказать, удружил! Это непростительно с его стороны! Тем более скверно, что он должен же сознавать, кто он такой и кто я для него.

Банкир говорил это с чувством оскорбленного достоинства, как человек, сознающий свое высокое значение. Хозяин по этому случаю повторил стереотипные фразы, выражавшие сочувствие Генри Дунбару и порицание недостойному поведению пропавшего человека.