Узнав о происшедшем, Багратион возвратился в Голац, где продолжала находиться главная квартира. И как генерал, старший по званию, принял командование армией. Тут же, разбирая бумаги фельдмаршала в поисках плана кампании, Петр Иванович обнаружил царский пакет. Он сам привез этот пакет вкупе с другим, личным письмом императора. Письмо тогда Прозоровский прочел, а вот пакет не вскрыл. Почему же?

Сломав печати, Багратион обнаружил монарший указ о назначении его главнокомандующим Молдавской армией взамен направляющегося на лечение в пределы России фельдмаршала князя Прозоровского. Увы, не пожелал старый воин расстаться с высокою должностью — и расстался с жизнью…

Делать было нечего — приходилось принимать главное командование на марше, хотя Багратион уже буквально за несколько дней успел узнать о плачевном состоянии войск. В полках не хватало обмундирования, фуража и продовольствия, среди солдат было немало больных.

Думал ли предыдущий главнокомандующий о чем-либо важном наперед? Оказалось, нисколько. Плана кампании не существовало ни в законченном виде, ни даже в набросках. Распоряжений о магазинах для снабжения армии, уже оказавшейся на другом берегу Дуная, — никаких. Да и собственную судьбу не сумел по-разумному расчесть сей воитель — мог еще прожить, коли думал бы не о корысти, а лишь о пользе отечества. Да только как не умел беспокоиться о солдате, так бездумно, лишь в рассуждении чиновного престижа, проворонил и собственную жизнь.

Что же теперь досталось ему, Багратиону? В памяти возникли слова государя, которые он произнес, — направляя его в Молдавию:

— Я ожидаю и надеюсь в скором времени получить от вас донесение из-за Дуная.

Взор Александра Павловича был ласков, но при этом, как в большинстве случаев, непроницаемо-загадочен. Хотелось возразить: «Ваше величество, направлять донесения на высочайшее имя — обязанность главнокомандующего. Я же, согласно вашему рескрипту, командируюсь лишь в распоряжение фельдмаршала, коему вами вверена Молдавская армия и от коего зависит моя дальнейшая участь».

Однако ласковая улыбка, не сходившая с губ государя, помешала произнести вслух уже заготовленные слова. Тем более что Александр Павлович, откланявшись, еще раз повторил:

— У меня все надежды на вас, князь Петр Иванович. Так что с Богом!

И вот теперь то напутствие, что прозвучало из уст царя, — в его указе: «Я ожидаю ваших донесений из-за Дуная». И дата: «Тридцатого дня месяца июля…» Выходит, царь рассчитывал на благоразумие старого фельдмаршала, надеялся, что тот добровольно уйдет в отставку и вручит новому командующему уже заранее заготовленный императорский указ. Но даже царь — только предполагает, а располагает людскими замыслами и судьбами Бог…

По всем полкам и батальонам мгновенно распространилась радостная весть: герой и краса всех российских войск князь Багратион — отныне главнокомандующий!

Генерал-лейтенант Милорадович протянул руку:

— Почту за честь, князь, быть под вашим началом. Еще с Италии зародилась наша боевая дружба. Хотя, признаться, не обходилось и без соперничества.

— У нас с вами, Михаил Андреевич, один крестный отец — Суворов, — ответил Багратион. — Сию дружбу, рожденную под его благословенной сенью, он и завещал нам обоим беречь, как честь собственную.

«Ты же, князь, первый меня обскакал, — пронеслось в голове Милорадовича. — Вон только прибыл на молдавский театр — а уже главнокомандующий! И полного генерала ранее меня получил. Я же — старее тебя по чину: ты еще в полковниках ходил, когда я заслужил первый генеральский чин. Кому ж, как не мне, а то, скажем, генерал-лейтенанту Ланжерону, командовать Молдавскою армией? Ты — со стороны. Мы же здесь против турок не один год воюем. Ну ладно, бойкость и прыткость, особливо отмеченные при дворе еще покойным императором Павлом, тебе, князь Петр, еще отрыгнутся. Не знаю, как Ланжерон, а я под тобою долго ходить не собираюсь».

Что-то запало в душу Петра Ивановича, когда он усмотрел, как внезапно потух живой огонек в глазах давнего друга-соперника. «Знаю, самолюбив он, — сказал себе князь. — Но не до такой же степени, чтобы самолюбие сие явилось противником общего блага?»

— Обещаю, Михаил Андреевич, после первого же дела ходатайствовать о вас пред государем, — произнес вслух Багратион. — Ваша редчайшая храбрость всегда была и, надеюсь, будет и впредь выше всяких громких похвал.

Марш Молдавской армии, заданный ей новым главнокомандующим, явился неожиданностью для многих командиров корпусов, полков и батальонов. Войска двигались так стремительно, что не встречали на своем пути сколько-нибудь серьезного сопротивления — янычары визиря спешно отступали. И только единственными очагами сопротивления оказывались крепости — Мачин, Гирсов, Кюстенджи, Силистрия.

Гарнизон Мачина сдался без боя — более трехсот янычар попали в плен, захвачено тринадцать орудий. Корпус Маркова и казаки Платова следом вошли в Гирсов, а затем обложили Кюстенджи.

Багратион, бывший в корпусе Маркова, потребовал через парламентера безоговорочной капитуляции. В ответ — выстрелы со стен цитадели. Тогда главнокомандующий приказал подтянуть тяжелые орудия и открыть огонь. Над бастионом показался белый флаг: сдаемся! Однако турки поставили условие: не хотим в плен, дайте нам возможность уйти в Варну. В ответ требование Багратиона: сложите оружие и ступайте на все четыре стороны, но поклянитесь на Коране, что более не станете воевать против русских.