Шрифт:
Но пребывали там и немцы — соседи ведь. Потому волновалась и Пруссия от соблазнительной близости.
Вот тогда-то российская императрица и предприняла меры, чтобы на варшавском престоле оказался свой, надежный человек, который будет вести политику, России угодную.
Меж тем и другая соседка Польши — Австрия — заявила свои права на близлежащие земли. Тогда-то все три великие державы, что окружали Речь Посполиту, полюбовно договорились отщипнуть от соседки по вожделенным кусочкам [10] и на том как бы успокоиться.
10
Петербургскими конвенциями 1770–1790-х гг. территория Речи Посполитой была разделена между Пруссией, Австрией и Россией. (Произошло три раздела Польши — в 1772, 1793, 1795 гг.)
Россия по этому, первому, разделу Польши вернула себе какую-то часть белорусских и украинских земель, австрийцы получили земли прикарпатские, пруссаки — побережье прибалтийское.
Лиха беда — начало. Года не прошло, как руки соседей совсем раскромсали польский пирог. Пруссаки завладели Познанью и Гданьском. Россия же вернула себе давние, издревле принадлежавшие ей города Минск, Слуцк, Пинск, что в самом центре Белоруссии, и те, что были на правом берегу Днепра, — Житомир, Каменец-Подольский, Брацлав и Звенигородку.
А в оставшейся части Польши продолжал «править» король Станислав-Август. Екатерина Вторая даже навязала ему конституцию, которую одобрил спешно собравшийся сейм. Только новым порядкам не подчинилась большая часть поляков и взялась за оружие.
В марте 1794 года на Висле вспыхнуло восстание, во главе которого встал Тадеуш Костюшко. Он был одним из тех, кто с первых же устремлений соседних государств расчленить его отчизну выступил на стороне недовольных. Пришлось бежать за океан, где сражался за независимость Соединенных Штатов. Вернувшись домой, он поднял и здесь знамя независимости.
Повстанческая армия освободила Краков, Варшаву, повсюду на коренных польских землях и на тех, что недавно возвращены были под российскую корону, поднимались крупные и мелкие шляхтичи, городские низы и косинеры — вооруженные простыми косами крестьяне.
Всего каких-нибудь два десятка лет назад на Волге, в восточных — если не сказать, почти центральных губерниях России уже полыхал пожар гигантского народного восстания. Память о реках крови, о спаленных селениях и взятых с бою мирных городах, о виселицах, что, словно лес, еще недавно возвышались по всей Волге, еще жила в русских людях.
Наверное, самый обездоленный люд и теперь сочувствовал Пугачеву [11] . Но страх беспощадного бунта; ужасал многих, что были участниками, жертвами и просто свидетелями тех кровавых событий.
Ныне призрак бунта вставал на западных границах — державы. А что это был разлив злобы, жестокости и беспредельной, подчас слепой мести, говорили страшные сообщения, которые леденили душу.
Шестого апреля 1794 года, на Страстной неделе, набатный звон колоколов в костелах разбудил варшавян. Жители столицы вооружались всем, что было под руками В узких улицах началась настоящая охота за русскими солдатами, что размещались здесь гарнизоном. Их убивали жестоко, зверски, а вид несчастных жертв все более возбуждал злобу.
11
Емельян Иванович Пугачев (1740/42–75), предводитель крестьянской войны 1773–75 гг., донской казак. Под именем Петра III поднял восстание яицких казаков в августе 1773 г. В сентябре 1774 г. был выдай властям заговорщиками. Казнен в Москве на Болотной площади.
Тех поляков, кто разделял пророссийские настроения, выволакивали из домов, на глазах толпы истязали, а затем лишали жизни.
Особенно жестокой оказалась расправа над одним из известнейших в Польше магнатов, князем Антонием Станиславом Четвертинским. Происходивший из династии Рюриковичей [12] , он являл собою как бы воплощенное единство двух славянских народов. Но в глазах соотечественников он стал в ту пору предателем, потому как в сложном противостоянии пытался найти какой-либо путь к разумному примирению.
12
Рюрик, согласно летописной легенде, начальник варяжского военного отряда, призванный ильменскими славянами княжить вместе с братьями Синеусом и Трувором в Новгород. Рюрик — основатель династии Рюриковичей.
На глазах тысяч варшавян его вместе с детьми — дочерьми Марией и Жаннет, которым было пятнадцать и четырнадцать лет, и десятилетним сыном Борисом — приволокли на тюремный двор.
— Смерть! Смерть предателю и его семени! — неслось со всех сторон.
В руках окруживших — ружья, сабли, каменья, даже кухонные ножи. Рев сотрясал воздух, и казалось, от него содрогаются сами древние стены цитадели.
На глазах у рыдающих детей отца заставляют стать на колени, а затем волоком, как уже не человека, а какое-то животное, подтаскивают под дерево, с которого свисает веревочная петля.
Команда предводителей беснующейся толпы, и князь повисает бездыханным телом над площадью.
Месть и страх. Кровь и ослепление. Будет ли этому предел?
Ненависть легко разжечь, но как остановить убийства, какими бы священными призывами они ни оправдывались?
Король Станислав-Август сидел в замке, боясь даже подать знак о себе — тише воды и ниже травы. Одно заботило его — только бы не вспомнили о нем те, кому сейчас в столице принадлежит власть, — возбужденная чернь.
Родной брат Станислава-Августа, прима польской церкви Михаил Понятовский, опасаясь за свою собственную жизнь, судьбу брата и жизнь их семьи, написал письмо прусскому королю с просьбой ввести войска в Варшаву, чтобы остановить безумство. Между прочим, в своем письме Михаил сообщал, где находятся слабые места в обороне, через которые легче всего проникнуть в город, чтобы быстрее навести и нем порядок.