Сии качества командующего авангардным отрядом — уже зачатки будущего полководца. Причем полководца нового по своей военной природе, вся удача которого — в быстроте, натиске, в праве ударить первым, именно тогда и именно в том месте, где тебя, атакующего, никто не ждет.

Так что ж, для того необходима близость к трону? Нет, дворцовый паркет не для князя Петра. Внимание монаршей власти — начало твоей собственной власти над твоею собственною родною стихией — войском.

И пока будет так — таланты от Господа, а должности — от монарха, мы не станем обходить эту данность.

А в это время по Петербургскому тракту, заметаемому февральскими сугробами, летел и летел к столице разбитый, стонущий на каждом ухабе возок.

«Быстрее! Быстрее! — стучала в висках Багратиона тревога. — Лишь бы успеть, лишь бы не дать Суворову умереть!»

На почтовых станциях не спал. Не помнит даже, ел ли. В возке лишь проваливался в дрему и тут же открывал веки, удивляясь, что прошло минут пять, а казалось — вечность.

А вот и город. Невский проспект, Зимний. Но нет, не сюда. В Летний сад, к Михайловскому замку!

Парадная лестница с гранитными ступенями. Направо от нее — апартаменты императора. Военный Губернатор Санкт-Петербурга граф фон дер Пален растворяет дверь приемной, в которой книжные шкафы красного дерева с бронзой. И откуда-то из глубины — самодержец.

— Я немало наслышан о вас, князь Багратион. — Павел Петрович подошел совсем близко, высоко вскидывая ноги в ботфортах. На плечах — узкий мундир. Лицо с коротким носом вздернуто вверх. — Великий князь, мой сын и сподвижник генералиссимуса Суворова, — самых лестных о вас отзывов.

Багратион еще раз поклонился:

— Мнение о моей особе вашего императорского величества и его императорского высочества для меня — высшая награда. Что же касается его высочества… Цесаревич всю прошедшую многотрудную кампанию изволил преподать образцы совершенного мужества, отваги и великодушия.

— Да-да, — перебил его император, — о храбрости моего сына мне не раз писал любезный Александр Васильевич. И о том, как советы великого князя, своевременные и смелые, помогали избежать поражений в беспримерных баталиях. Но вы, князь, еще один, причем самый непосредственный, свидетель доблестей моего сына. Он, насколько я знаю, большую часть времени провел при авангардном деташементе, коим вы, князь Багратион, предводительствовали.

— Так точно, ваше величество, — произнес Багратион. — Но вернее было бы сказать, в те дни, когда великий князь был при авангарде, все, от меня до нижнего чина, знали: вот кто наш настоящий шеф, наш ангел, несущий нам всем победу.

Голова императора чуть склонилась набок, носик сморщился, отчего сделалось впечатление, что Павел Петрович будто принюхивается к гостю, словно хочет выведать, насколько гость правдив и искренен. Но слова о сыне были так приятны, что он тут же отбросил всякую подозрительность.

— Я польщен вашими словами, князь, и если не возражаете, передам их Константину.

Имя вырвалось неожиданно, и сие показало, как он, монарх, любит своего отпрыска.

Эти чувства в конце прошедшей осени он выразил в своем рескрипте, когда, вопреки здравому смыслу и собственному же указу, присвоил второму своему сыну титул цесаревича. В рескрипте, говорилось: «Видя с сердечным наслаждением, яко государь и отец, отличные подвиги храбрости и примерное мужество, которые во все продолжение нынешней кампании против врагов царств и веры оказывал любезнейший сын наш, его императорское высочество великий князь Константин Павлович, во мзду и вящее отличие жалуем ему титул Цесаревича».

И вот теперь — ласковые слова о Багратионе.

— Не нахожу выражений, ваше величество, чтобы оценить вашу доброту ко мне, кою я вряд ли в такой мере мог заслужить, — вырвалось у Петра Ивановича.

— Нет таких наград, коих я, император, пожалел бы для тех, кто верен мне и престолу. И первый пример — князь Италийский и граф Рымникский Суворов. Генералиссимус! Иные при дворе, не скрою, готовы сказать: не много ли для одного? Отвечу: другому было бы много, ему, Суворову, — мало. Он — ангел! Так когда же его ждать с почетом и триумфом в Санкт-Петербурге? Что, он выслал вас, как всегда, авангардом? Сам — следом?

И помрачнел, услыхав о болезни.

— Граф фон дер Пален, граф Кутайсов, вы тут? Немедля в Кобрин — моего лейб-хирурга Вейкарта. И вы, Кутайсов, — с ним. Да-с, поднять, поставить на ноги! А вам, князь, велю остаться при мне. Вы что-то произнесли о шефстве великого князя… Так вот, приказываю вам, князь, сегодня же стать шефом лейб-гвардии егерского батальона…

Уже вошел в свои права март — первый предвестник природных перемен. И в Михайловском замке, главной столичной резиденции императора, неожиданно стали рождаться свои, дворцовые, перемены.