После окончания войны официальный Токио не пошёл на то, чтобы дать оставшимся в стране корейцам японское гражданство. Наоборот, переход в японское гражданство для корейцев был максимально затруднён. Вдобавок, и формальное принятие гражданства обычно не спасало их от дискриминации. С японским паспортом или без него, но для всех окружающих они всё равно оставались корейцами, то есть людьми второго сорта. Корейская же община также не принимала в свою среду тех, кто согласился перейти в японское подданство, считала их «перебежчиками», «предателями». В результате на смену гражданства решались немногие.

И в настоящее время корейцы, у многих из которых в Японии жили уже прадеды, и которые часто даже не владеют корейским языком, всё равно официально считаются «иностранцами». Подобной ситуации нет ни в одной другой стране с корейской общиной, везде корейцы в своём подавляющем большинстве являются гражданами той страны, в которой они живут. Уникальное положение корейцев в Японии создаёт, конечно, множество юридических проблем. Особенно суровы были правила поначалу. Например, по закону 1947 г. любого корейца, при котором при полицейской проверке не оказалось удостоверения личности, можно было посадить в тюрьму на срок до одного года. Этот закон был смягчён в 1961 г., однако обязательная регулярная перерегистрация корейцев осуществляется и поныне. То, что корейцы официально считаются иностранцами, делает недоступными для них многие области деятельности. В частности, они не могут служить в полиции, армии, занимать посты в большинстве правительственных организаций. К этой формальной дискриминации добавляется и неформальная. До недавнего времени (сейчас ситуация несколько улучшилась) корейцам было практически невозможно поступить на работу в крупную компанию и уж тем более сделать там сколь либо удачную карьеру. До середины 1980-х годов практически не было и смешанных браков, к которым плохо относились родители с обеих сторон.

Изначально подавляющее большинство корейцев составляли неквалифицированные рабочие, а в наши дни многие из них заняты в мелком и мельчайшем бизнесе. Они работают разносчиками, уличными торговцами, докерами, сапожниками и ремонтниками. Их доходы, как правило, невелики, и Япония – одно из немногих государств, в которых уровень жизни местных корейцев заметно ниже среднего по стране. Относится это и к уровню образования.

Основным занятием корейцев в Японии стал мелкий бизнес, который в этой стране традиционно не пользуется особым уважением и не приносит больших доходов. Многие местные корейцы содержат салоны для своеобразной азартной игры пачинко, японского варианта американского «пинбола». В 1997 г. в Японии насчитывалось 18 тысяч таких салонов. Этот бизнес приносит немалые доходы, по большей части в виде того, что на жаргоне современного российского бизнеса именуется «чёрным налом».

Не менее популярны среди мелких корейских предпринимателей и рестораны, в которых подают так называемое якинику. Блюдо это представляет собой слегка японизированный вариант корейского шашлыка-пулькоги, а сами рестораны, первоначально предназначенные только для корейских клиентов, стали популярны среди японской публики только в семидесятые годы. По данным опросов, якинику в последние годы стало самым популярным в Японии мясным блюдом. Будет лишь небольшим преувеличением сказать, что именно корейцы приохотили японцев к мясу: ведь до массового появления корейских шашлычных японцы мяса практически не ели (в 1962 г. среднестатистический японец потреблял всего лишь 1,2 кг говядины в год!).

Поскольку корейцы не могли (или не хотели) принимать японское гражданство, и поскольку японское общество решительно отторгало их, перед ними неизбежно встал вопрос о том, гражданами какого из двух соперничающих корейских государств становиться. В первые послевоенные годы примерно 98% всех корейцев Японии составляли выходцы из провинций Южной Кореи, и, казалось бы, следовало ожидать, что большинство сделает выбор в пользу Сеула. Однако этого не произошло. Корейская община оказалась расколотой. В 1945–46 гг. Японии возникли две организации, объединявшие местных корейцев – находившийся на право-националистических позициях Союз корейцев Японии (известный под корейской абревиатурой Миндан) и тесно связанная с коммунистами Лига Корейцев. При этом Лига по своей популярности существенно опрежала Миндан. Рассекреченные в последние годы документы японской полиции и американских спецслужб показывают, что, по их мнению, в конце сороковых годов примерно 75% японских корейцев были сторонниками прокоммунистической Лиги. После провозглашения КНДР Лига немедленно признала пхеньянское правительство единственной законной властью на Корейском полуострове.

Такие симпатии к Северу отражали социальный состав корейской общины. Среди корейцев были и преуспевающие бизнесмены, и высококвалифицированные специалисты, но основную их массу составляли люди бедные, зарабатывавшие на жизнь тяжёлым трудом, и испытывавшие вполне понятные симпатии к левым.

В 1949 г. японские власти запретили Лигу, но её активисты влились в состав находившейся тогда в подполье Компартии Японии, где они играли заметную роль в создаваемых для борьбы с «реакционным проамериканским режимом» группах боевиков. Однако в это время внутри корейских левых произошёл раскол. Так называемые «интернационалисты» считали, что интересы корейского национального движения должны быть подчинены интересам движения коммунистического. «Патриоты» же считали, что корейские левые должны держать дистанцию в отношениях с японцами, в том числе и с японскими коммунистами. Их настоящей родиной является Северная Корея, и её интересы следовало в первую очередь защищать.

В итоге «патриоты» одержали полную победу. В мае 1955 года они создали Всеобщую Ассоциацию корейцев Японии (известна под сокращёнными названиями Чхонрён или Чэчхонърён). В её состав вступило примерно 75% японских корейцев. Формально этот шаг означал автоматическое принятие северокорейского гражданства.

Следствием северокорейских симпатий стали трагические события т.н. «репатриации» – выезд примерно 110 тысяч японских корейцев на «историческую родину» в КНДР. Произошло это в начале шестидесятых годов. Большинство «возвращенцев», оказавшись в стране Ким Ир Сена, быстро пожалели о своём опрометчивом решении, но пути назад уже не было: обратно из КНДР не выпускали никого и ни под каким предлогом. Даже японским жёнам, уехавшим в КНДР со своими корейскими мужьями, не позволялось ездить домой для встречи с родственниками. Впервые небольшой группе этих женщин разрешили побывать на родине совсем недавно, да и то после тяжёлых переговоров на правительственном уровне. Оставшиеся в Японии родственники излишне доверчивых репатриантов вскоре стали получать от уехавших письма, в которых те вежливо просили оказать небольшую материальную помощь. Со временем стало известно, что от щедрости оставшихся в Японии родных во многом зависит положение уехавших. На полученные из Японии иены они могли покупать дефицитные товары в северокорейских валютных магазинах (где цены в несколько раз превосходили мировые), а в некоторых случаях передача крупной суммы в пользу государства означала, что «патриоту» можно получить пхеньянскую прописку или квартиру в хорошем районе столицы. Большая часть денег, конечно, оседала в северокорейской казне.

По мере того, как японские корейцы узнавали всё больше о реальной жизни КНДР, просеверокорейские симпатии естественным образом угасали. Около 1970 г. количество южнокорейских граждан в корейской общине Японии впервые превысило количество подданных страны чучхе и Великого Вождя. Однако процесс переориентации шёл на удивление медленно. И поныне в Японии активно действует Чхонрён. Ему, в частности, принадлежит целая сеть корейских национальных школ, где детей обучают на корейском языке по специальным программам, разработанным совместно с северокорейскими специалистами. Учебники этих школ и поныне заполнены славословиями в честь Ким Ир Сена и Ким Чжон Ира, чьи портреты в обязательном порядке висят во всех классных комнатах и аудиториях. В этих школах даже действуют пионерские дружины!