— Фотографии не лгут, Митч.

— О, да, конечно, но они, эти лживые ублюдки, показали тебе только то, что хотели показать…

— Я видел человека в твоей гостиной с перерезанным горлом. От уха до уха.

Голос Лири дрожал, в нем слышалась ярость, в нем слышалось и нечто иное.

— А то, чего ты не видел, Фрэнк, то, чего они тебе не сказали. То, что послали моего лучшего друга, моего брата по оружию, человека, чью долбаную жизнь я спасал в сраной Камбодже два раза… Они послали его убить меня.

— Почему твой голос дрожит, Митч? Ты там случаем не расплакался?

— Теперь ты хочешь обидеть меня. А что я тебе сделал? Я никогда не лгал тебе, ни разу. И знаешь что? Никогда не солгу.

— Скажи мне одну вещь, Митч. Почему все, кто когда-либо знал тебя, утверждают, что ты просто свихнувшийся сукин сын. Твои друзья, твои коллеги, твоя жена…

— А что твоя жена говорит о тебе, Фрэнк?

— Мы говорим не обо мне, Митч.

Голос Лири звучал теперь так, как будто он действительно плакал

— Ты… Я думал, что ты единственный изо всех поймешь меня. Я все еще хочу, чтобы ты понял…

— А для чего я буду стараться понимать просто свихнувшегося сукиного сына?

Долгое молчание. Хорриган смотрел на Кардуччи, ковыряющегося в электронном оборудовании, его глаза говорили: «Нет еще, нет еще…»

Голос Лири возвратился и вновь это был легкий шепот.

— Ты должен понять меня, Фрэнк, потому что мы оба привыкли думать, что живем в необыкновенно замечательной и особой стране.

— Ты не знаешь, что я привык думать, Митч. Ты ни хрена не знаешь обо мне…

— А что ты знаешь обо мне? Что ты думаешь, что знаешь обо мне? Теперь, когда они выплеснули на тебя всю ложь обо мне? А ты знаешь, что я делал для них? Что я действительно делал для них? Служа своей стране. Я же был как глина, и они лепили из меня все, что хотели. Они превратили меня в нечто… кошмарное. Черт, я ведь даже и не помню, чем я был до того, как попасть им в когти. Фрэнк, я совершал страшные вещи во имя Бога и страны… и я получал награды, я получал неплохие деньги. Готов поспорить, что больше, чем ваши бездельники из Секретной службы. Но знаешь что, Фрэнк?

— Что, Митч?

— Приходит день, когда им уже больше не нужен вскормленный ими монстр, и тогда они решают избавиться от него. «Ибо мы не нуждаемся в монстрах, рыщущих по великим американским равнинам», не так ли?

— Скажи мне, Митч.

— Что, Фрэнк?

— Что ты видишь во сне?

И на этот раз Хорриган заронил искру.

Лири взорвался:

— Я вижу тебя, Фрэнк. Я вижу тебя, стоящим над могилой еще одного мертвого президента!

Хорриган качнулся, как от удара: Лири сам еще мог зажечь пламя. Он посмотрел на Лилли, замершую в наушниках, и она подарила ему нежную ободряющую улыбку. Выражение Д’Андреа было теплым, сочувственным.

— Этого не должно случиться, — произнес Хорриган с непререкаемой убежденностью. — Я твой рок, Митч. Твой и твоих детских игр.

— Пошел на хер, Фрэнк! Пошел на хер! Ни ты и никто другой не сможет остановить меня. Во всяком случае не тогда, когда я стремлюсь положить свою жизнь на это. И поэтому я должен обскакать тебя. Ты знаешь почему? А почему охотник стреляет в птицу? Ты знаешь как! А у меня есть мозги и у меня есть нутро, и это все, что мне нужно, дружок!

— Оставь это, Митч. Остуди себя.

Один грубый смешок.

— И я проживу долгую и плодотворную жизнь в стране свободы?

— Ты был правительственным агентом. У тебя есть законные права. Я могу подумать, как тебе можно помочь.

— Маленькая помощь моих друзей, Фрэнк?

— Я обещаю это. Дай мне шанс. Мы что-нибудь придумаем.

Попытка Хорригана успокоить Лири привела еще к одно вспышке, куда более мощной, чем первая.

— На хера же ты врешь мне? Я покойник, и ты знаешь об этом! Я был мертв уже в тот день, когда они послали моего лучшего друга убить меня. Я мертвее всех на свете, кроме президента, и тебя, Фрэнк. Если ты станешь на моем пути…

Кардуччи сидел и сиял, он поднял оба больших пальца.

Хорриган ответил:

— Ничего не выйдет, Митч.

Дрожащий голос, казалось, колебался меж покоем и яростью:

— Ты когда-нибудь давал себе отчет, Фрэнк, в том, как легко я мог убить тебя? Ты не можешь себе представить, как много раз я наблюдал за тем, как ты входил и выходил из своей квартиры. А как насчет того вечерка, когда ты и твоя подружка сидели на ступеньках мемориала Линкольна и лизали мороженое?

Лилли почти задохнулась. А Лири продолжал: