Возле него стояла колясочка, где спал годовалый ребенок, сон которого нисколько не нарушался шумом, поднявшимся на площадке, где два мальчугана «играли», то есть тузили друг друга и при этом кричали не своим голосом. Старший только что подмял под себя младшего и усердно колотил его. Малютка поднял отчаянный крик, но Гофштетер оставался невозмутимо спокоен, будучи того мнения, что надо с малых лет уметь защищаться и пускать в дело кулаки. Но помощь неожиданно явилась с другой стороны: работавший до этого у колодца негр подошел к детям и помирил их. Он высвободил младшего, выбранил старшего и подвел обоих к веранде.

– Герман снова начал первый, – доложил он.

– Он плибил меня по носу, – пожаловался маленький.

– Тогда и ты прибей его по носу, – коротко и вразумительно сказал Гофштетер. – Не вой так. Адди! Лучше дай ему сдачи.

– Но ведь я маленький, а он болсой, – закричал четырехлетний Альберт.

Это была уважительная причина, которую признал даже Гофштетер. Тогда он принялся за маленького проказника:

– Ты не должен обижать маленького, Герман, ты на целых три года старше его и гораздо сильнее. Стыдись!

– Но мне больше некого бить, дядя, – упрямо возразил мальчик.

В подобном деле нелегко разобраться, но тут вмешался негр. Он шел в сад за овощами и пригласил мальчиков с собой, обещая им новую интересную охотничью историю. Средство подействовало, братья немедленно примирились и уцепились за своего черного друга.

– Ты расскажешь об индейском предводителе, который скальпировал стольких врагов? – допытывался любопытный Герман.

– И о болсой-болсой змее, котолая плоглотила слазу сесть ягнят? – так же дотошно интересовался Адди.

– Шесть ягнят! – Гофштетер в ужасе всплеснул руками. – Томми, как тебе не стыдно рассказывать малюткам такую ерунду? Ты просто портишь их. Ну, впрочем, убирайтесь, а то разбудите ребенка.

Он намеревался вернуться к своей газете, но в эту минуту из леса показался охотник с ружьем за плечами и ягдташем. Он перешел лужайку и остановился перед домом.

– Вы опять разыгрываете дедушку, господин лесничий? – спросил он. – Наш храбрый охотник, неразлучный с ружьем, в роли няни! Трогательная картина!

– Барон Залек, у вас нет никакого чувства семьянина.

– Нет, ни малейшего, – согласился Залек. – Гунтрамовских мальчишек я еще воспринимаю – они, по крайней мере, уже шумят и дерутся, но такое крошечное существо, которое еще не умеет ни говорить, ни бегать, не может считаться человеком.

– Алиса начинает говорить, – ответил оскорбленный Гофштетер. – Она называет всех нас по именам и уже начинает ходить.

– Да, на четвереньках. А в ее лепете вы только один угадываете имена! – и барон стал подниматься на террасу.

Маленькая Алиса проснулась и громко заплакала. Гофштетер выглядел довольно комично, когда наклонился и осторожно вынул ребенка из колясочки. Малютка вцепилась обеими ручонками в седую бороду и принялась теребить ее.

Между тем Залек снял ружье и ягдташ и удобно уселся в бамбуковое кресло. Ему было лет под сорок. Это был человек среднего роста, мускулистый, по-видимому, закаленный физическими упражнениями. Его смуглое лицо было красиво в молодости, но жизненные невзгоды оставили на нем глубокие морщины, придававшие ему суровое выражение.

– Я думал, что застану здесь и Гунтрама и вашего нового гостя, – сказал он. – Поезд приходит ровно в четыре часа.

– Но со станции еще целый час езды верхом, – возразил Гофштетер, заботливо усаживая маленькую Алису в колясочку и подсовывая ей газету вместо бороды, – хотя они, видимо, приедут с минуты на минуту.

– Наконец-то я увижу его, этого кумира всей гунтрамовской семьи. С тех пор как Герман Зигварт предупредил о своем приезде, здесь ни о чем другом нет и речи.

– Да о нем и стоит говорить. Я всегда предсказывал, что он далеко пойдет. И вот что из него вышло! Когда он завершил свое строительство, все рты разинули и удивительно тепло чествовали его при освящении здания. Наш Герман стал настоящей знаменитостью!

– Да, он создал монументальное величественное произведение, – холодно подтвердил барон, – но здесь, в лесу, господину архитектору придется отказаться от торжественного приема. Мы не можем встретить его колокольным звоном и приветственной пальбой, следовало бы воздвигнуть здесь триумфальную арку.

– Перестаньте шутить! – с досадой воскликнул Гофштетер. – Он вполне заслужил это. Мне только интересно знать, побывал ли он в Хейзлтоне, у мистера Морленда. Надо думать, что он уже перестал сердиться на Германа за то, что тот не поехал с ним в Америку.