ГАС: Ну что. С ресторанами и кино самими по себе все в порядке. Я в том смысле, что синьцзянская кухня и плохие зарубежные фильмы — из-за них одних и стоит жить.

ЛОРА: Мм.

ГАС: Лора, да что в тебя вселилось сегодня? Просто панихида какая-то. Ты просто какой-то «Немецкий реквием» Брамса, а должна быть мюзиклом Роджерса и Хаммерстина. Мы переезжаем! Какое-то тут философствование? Я видел будущее, и оно — на Риверсайд-драйве! И там будет великолепно!

ЛОРА: А что если ту женщину никогда не найдут?

ГАС: Что?

ЛОРА: Эту Рут. Если никогда не выяснится, что с нею произошло? И она действительно исчезла без следа?

ГАС: Помоги мне тут. Мне кажется, я пропустил главу.

ЛОРА: Гас, может, нам не следует съезжать?

ГАС: Не следует съезжать? Погоди минутку, Лора. Тормози медленней, нас заносит.

ЛОРА: Мы тут долго прожили. Нам тут нравится.

ГАС: Мы переезжаем. Ничего? Нет. Мы уже переехали.

ЛОРА: А почему нам надо переезжать?

ГАС: Во-первых, мы здесь не так уж и долго.

ЛОРА: Достаточно долго.

ГАС: И тут всегда было слишком мало места. Что мы будем делать, когда вокруг нас затопают маленькие ножки? Нам тогда понадобится гораздо больше места, когда бы это ни произошло, а насколько я понимаю, мы оба надеемся, что это произойдет относительно скоро. Или я прав?

ЛОРА: Но это место…

ГАС: Да. Это место и есть мы. Это место навсегда останется нами и тем хорошим временем, которое «мы» здесь провели. Кроме этого, мы только что потратили огромное количество времени и хлопот на то, чтобы найти новое место, которое нам нравится и которое нам по карману, и… Мне кажется, у тебя не от реальности мандраж. У тебя паника переезда. Понимаешь, да? Эта жуткая несвязная меланхолия, которая наваливается на тебя, как только собираешься покинуть то место, где была счастлива? Но ты можешь быть счастлива и в другом месте!

ЛОРА: А ты в самом деле был здесь счастлив?

ГАС: Да! Я был здесь очень счастлив.

ЛОРА: А сейчас ты счастлив?

ГАС: Ну, не совсем, прямо сейчас я не счастлив, прямо сейчас я довольно громко говорю, пытаясь напомнить тебе, что это мы с тобой тут сидим, вот. Не забыла? Это — мы?

ЛОРА: А это что такое?

ГАС: Ты лишаешься рассудка, женщина. И очень быстро лишаешь меня моего.

ЛОРА: В ту ночь, когда умер папа… Когда уже всю надежду оставили, и он знал, что осталось недолго… В ту ночь, перед тем, как умереть, он впал в такую… панику, начал метаться в постели и велел маме вызывать врача. И все это время мама сидела с ним рядом, держала его за руку и повторяла: «Доктор не может тебе помочь, Билл. Доктор больше не может тебе помочь.»

ГАС: Лора, что я могу для тебя сделать?

ЛОРА: Ничего.

ГАС: Поговори со мной. Как тебе помочь?

ЛОРА: Мой папа умер этой жалкой, уродливой смертью, орал и требовал врача, а затем исчез без следа.

ГАС: Он не исчез, он…

ЛОРА: И мама исчезла. И мы с тобой исчезнем, вместе с миллиардом других людей. Даже ряби не останется.

ГАС: Откуда у тебя вообще взялось такое жизнерадостное настроение?

ЛОРА: Бывают дни, когда похоже, что жизнь моя сделала из такой невероятно тонкой белой ткани — точно стена из тончайшей марли. И события чьей-то чужой жизни проецируются на эту ткань — и это и есть моя жизнь. Вот женщина чистит зубы. Вот женщина сидит за столом. И мембрана эта такая тонкая, что я будто могу протянуть руку и проткнуть ее пальцем.

ГАС: Я не знаю, что тебе сказать.

ЛОРА: И что я увижу, если прорву собой эту ткань? Что я увижу на другой стороне?

ГАС: Не знаю. Нью-Джерси, наверное.

ЛОРА: И тогда я думаю — нет. Это и есть реальность.

ГАС: Знаешь, наверное, тебе действительно нужны двухмерные очки. Ты уже наполовину там. А в твоем случае, быть может, — и одномерные…

ЛОРА: Господи Боже мой, Гас!