На лестнице Паркер остановился.

— Ни слова пока, Джо. Дело может оказаться труднее, чем я предполагал. Мы еще ничего не знаем…

— Я и не собирался… — проворчал Алекс. — Целый день в дороге, потом театр и ресторан. Я встал в семь утра. Теперь час ночи. Неужели ты полагаешь, что в подобных обстоятельствах мне непременно захочется почесать язык? Кстати, разве я вообще-то был когда-нибудь болтлив?

Паркер улыбнулся.

— Нет. Никогда не был. Это правда. Но ты что, действительно хочешь сейчас уйти?

— Ни за что на свете! Я ведь этого и не говорил.

— Хорошо! — Они стали спускаться. Бен и Джо давно знали друг друга, они вместе прошли войну, летали на британском бомбардировщике. Было время, им казалось, что они ближе, чем братья. Алекс чувствовал, что хотя Паркер и улыбается, он озабочен.

— Сейчас допрошу дневного вахтера, а потом остальных, если он нам ничем не поможет. Но у меня такое ощущение, что он расскажет что-то новенькое. Если убийца смог проникнуть в театр и выйти из него, только пройдя мимо окошечка вахтера…

В главном коридоре за сценой они встретили сержанта Джонса.

— Этого вахтера уже привезли, шеф!

— Уильяма Галлинза?

— Точно, шеф! Он у себя в комнате. За ним присматривает полицейский. Малый трясется весь, жена в больнице. Только родила. Он там плачет, шеф. Вот я и шел к вам, не знаю, что с ним делать.

— Сейчас он перестанет плакать, — бросил Паркер и прибавил шагу.

Когда они вошли в комнату, полицейский, который стоял над всхлипывавшим человеком, стремительно выпрямился, всем своим видом показывая, что не знает, как ему вести себя с этим странным типом, обхватившим голову руками. Инспектор опять жестом приказал полицейскому удалиться, а когда дверь за ним затворилась, наклонился к вахтеру и совершенно спокойно проговорил:

— Галлинз, вас вызвали сюда, чтобы допросить в связи с совершенным убийством. Если это сделали вы, у вас есть все основания оплакивать свою судьбу. Если же не вы, то вы только попусту крадете время у себя и у нас. После допроса я собираюсь отвезти вас на машине домой. Мужчине полагается быть дома с детьми, когда жена в больнице. Ну, а прежде всего будьте мужчиной!

Словно по мановению волшебной палочки, человек, сидевший на низеньком стуле, поднял голову и опустил руки. Лицо его было все в слезах, но не отчаяние, а беспредельное изумление отражалось на нем.

— Убийство?.. — прошептал он. — Господи, как это?.. Театр ведь не обокрали? Ведь не обокрали?..

— Нет! — твердо произнес Паркер и сел против него. — Театр не обокрали, хотя вы и уснули на работе. Когда за вами приехала полиция и отказалась о чем бы то ни было с вами разговаривать, вы посчитали, что случилось именно такое, и вас привлекут к ответственности за халатное отношение к своим обязанностям или заподозрят в сговоре с грабителями. Ничего подобного, Галлинз! Между десятью и половиной одиннадцатого в своей артистической уборной убит актер Стивен Винси, и мы хотели бы услышать от вас как можно более обстоятельный рассказ о том, что вы делали вечером и на что обратили внимание.

— Мистер Винси убит?.. — пролепетал Галлинз. — Мистер Винси! А я был тут, за стенкой… О Боже… Вы сказали: между десятью и половиной одиннадцатого?

— Да. Я это сказал.

— Значит, она!

— Что еще за она? — подавшись вперед, быстро спросил инспектор.

— Эта… эта дама, которая пришла в четверть одиннадцатого, пробыла там несколько минут, а потом ушла.

— Итак, некая дама была здесь в это время?

— Да… мистер Винси предупредил, что она придет, я ее и пропустил. Она не первая, которую я так пропускал… Но она была постарше остальных… Всех остальных…

— Сколько ей могло быть лет?

— Может, сорок? А может, и больше? У этих состоятельных дам не разберешь. Так они хорошо ухожены, что порой выглядят моложе.

— Весьма справедливо. А как она была одета?

— Черное легкое пальто и маленькая шляпка, такая модная, полукруглая, серая… И, кажется, туфли на очень высоком каблуке… Но сама она росту небольшого…

— Узнали бы вы ее, если бы увидели еще раз?

— Пожалуй… пожалуй, да, господин инспектор.

— Ладно. А вас в ней ничего не поразило? Может, в одежде или в поведении?

— Она была вроде как немного смущена… Но я не обратил на нее внимания, она ведь не из театра, а посторонние часто робеют за кулисами, господин инспектор.

— Хорошо. Больше вы ничего о ней сказать не можете?

— Пожалуй, нет, господин инспектор… Ага! Одно только, да это, наверное, не имеет значения… У дам всегда к вечернему платью бывает такая маленькая сумочка из золотой парчи или серебряной нитки, а может, еще из чего, но непременно крохотная. Жена как-то обратила на это мое внимание, когда однажды сидела тут у меня, вот, говорит, какая это красивая жизнь, если можно в сумочке не носить ничего, кроме пудры, губной помады и носового платочка…