– Будете открывать свой завод?
– Поинтересовался князь.
– А меня в пайщики возьмете?

– Господь с вами, Владимир Стоянович.
– Ошарашил так ошарашил, князюшка.
– Какой завод, о чем вы говорите? Патентов наберу, и опытное производство организую. А дальше, пускай волжане трудятся... Какой из меня заводчик?! Я бухгалтерскую книгу от описи имущества не отличу.

– Ох, зря вы так. Подумайте Виталий Родионович. Хорошенько подумайте. Коли сами этим делом займетесь, куда как лучше будет.
– Хитро улыбнулся Телепнев.
– Что такое патент? Семь лет и все. А свой завод...

– На завод деньги нужны, Владимир Стоянович. По самым скромным подсчетам, не менее полумиллиона серебром понадобится.
– Покачал я головой. А вот то, что патенты здесь срочные, я не знал... Не было этого у меня в лекциях.
– А у меня, яхта, дай бог, на четверть миллиона потянет, не больше. Так ведь, еще же надо будет хоть сто тысяч отложить, на старость, так сказать. Так что...

– Потому и говорю о пае, любезный мой господин Старицкий. Я бы в такое дело с удовольствием часть средств вложил... А там, можно будет и у государя кредитоваться.

– Ох, не надо о больном. Вон, на "том" свете, я уже один раз влез в ипотеку. Пятнадцать процентов годовых, да на тридцать лет, с двадцатипроцентным первым взносом.
– Поморщился я.

– Ипотека? Это что за зверь такой незнаемый?
– Не понял князь.

– Покупка квартиры в кредит.
– Пояснил я.
– Долговая кабала, фактически. При заработке в сотню тысяч рублей, семьдесят из них, я должен был отдавать банку... в течение тридцати лет.

– Это что же за дворец вы себе купить пожелали, Виталий Родионович?
– Покачал головой князь.

– Дворец?! Двухкомнатная квартира.
– Рассмеялся я.
– Да не в центре города, а ближе к окраинам.

– Всего две спальни? А с гостями, как быть? А прислуга?
– Удивился князь.

– Не две спальни, Владимир Стоянович, а две комнаты, кухня и ванная комната. Ну, прихожая еще. На всё про всё шестьдесят квадратных метров.
– Такого растерянного лица у князя, я еще не видел.

– Это же... это же конура собачья, прости господи. Так жить нельзя!
– Телепнев аж поперхнулся, и заколотил рукой по звонку на столе.
– Так, Виталий Родионович, подождите. Вент Мирославич, голубчик, велите кофий подать... и коньяку, пожалуй. Нет, непременно, коньяку.

Дождавшись, пока мастерски скрывающий свое удивление ротмистр выйдет из кабинета, князь Телепнев вопросительно взглянул на меня.

– Скажите, Виталий Родионович. А сто тысяч тех, ваших рублей, это много?

– Не знаю. Как считать, ваше сиятельство.
– Пожал я плечами.

– Ну вот, к примеру, сколько у вас там корова стоит?

– Понятия не имею.
– Искренне ответил я.
– Вот, сколько килограмм мяса стоит, могу сказать. Около трехсот-четырехсот рублей. Свиная шейка, например.

– А у нас, тридцать, много тридцать пять копеек.
– Задумчиво произнес князь.
– Это получается... получается, ваше жалованье здесь, примерно в пять раз выше, чем "там"? А сколько ж та конура стоила, что вы такие деньги банку должны были отдавать?

– Семь миллионов.

– Виталий Родионович... вы жили в аду.
– Безапелляционно заявил князь.

– Именно так я и ответил Меклену Францевичу, когда он задал мне вопрос о "том свете".
– Хмыкнул я.

Тут нашу беседу вновь прервал ротмистр Толстоватый, собственноручно принесший поднос, на котором расположился парящий фарфоровый кофейник с кипенно-белыми чашками для кофе, два пузатых бокала и небольшой графин, до половины наполненный янтарным напитком из известной и в этом мире, французской провинции.

– Ну, скажу я вам, и страшные же вещи вы мне поведали. Этак и аппетита недолго лишиться.
– Поднося ко рту чашку с кофием, произнес Телепнев. Принюхался к тонкому аромату и, сделав символический глоток обжигающего напитка, вернул чашку на блюдце.
– А уж банки эти ваши, и вовсе живодеры ерусалимские. Да наш Государь, такой банк мигом бы в казну забрал, а ловчил в кандалы, да в Сибирь.

– А может?
– Поинтересовался я.

– Он еще и не то может. Вон, помнится, некие ушлые людишки решили биржу открыть, где можно было бы акциями да паями заводов и производств торговать, вроде аукциона. А что, законом же сие не возбраняется. Вот только и месяца не прошло, как Государь своей волей запретил подобное. Людишек тех, мои обмундированные сами на скамью сажали, а суд их "за рушение устоев государства", на каменоломни отправил. "Поелику такая торговля отменяет самый смысл паевого хозяйствования, в коем каждый пайщик за общее дело радеть должен". Оно и верно. Как же завод работать будет, коли у него хозяева каждый день меняются?
– Поведал князь.
– А по поводу кредита вы не переживайте, Виталий Родионович, у государя, оно совсем иначе установлено. Тут дело такое... Сам кредит до тридцати, редко до сорока процентов от общей стоимости дела доходит. Но дается он не деньгами, а товарным займом. Железо ли для производства, станки или снасть какая. Срок возврата не больше десяти лет, единовременной суммой с обговоренным еще до выдачи кредита, процентом. Но, возможен возврат суммы и паем. А государь в пайщиках, это мечта любого заводчика, скажу я вам.

– И какой же казне прибыток, с такими-то условиями?
– Не понял я.

– А причем здесь казна?
– Приподнял бровь Телепнев.
– Кредит-то, государев. Он с паевого дохода девяносто процентов в казну сдает, вот и вся её прибыль. А десять процентов, в личный государев кошт уходит.

– Ну дела-а.
– Промычал я. Такого я не ожидал... Это ж не государь, а какой-то филантроп получается!

– Что, чудно вам сие?
– Усмехнулся Телепнев.
– Тому и многие соседи наши дивятся. И пусть бы их. Зато, ни один из государей наших, начиная с Олега Строителя, при коем этот закон введен был, никогда заводчиков да мануфактурщиков не прижимал, и по сей день, больше чем на Руси, заводов, лишь у Галльских Портов насчитать можно, да и то, ежели вместе с колониями. Так-то.