«Это точно», — вынуждена была признать Эйлин.

— А услышать от него такую… интимно окрашенную колкость — вообще немыслимо. Хочешь сказать, это была не ревность, которую он пытался скрыть?

Эйлин усмехнулась, но благоразумно промолчала о том, сколько таких «интимно окрашенных колкостей» она от него уже наслушалась, сама не оставаясь в долгу. В ближнем кругу общения дипломат Ниваль не утруждает себя деликатностью, и, возможно, Касавиру стоит гордиться тем, что он оказался в числе избранных.

— Я говорю что-то смешное? — Он выпустил ее из рук. — Наверное, все это для тебя не новость. Может, тебе это льстит или кажется забавным? Но Ниваль — не тот человек, с которым можно играть.

— О чем ты говоришь! — Все это уже стало ее раздражать. — Это же Ниваль!

«Ну, как же он не понимает!»

Касавир обхватил ее плечи и посмотрел ей в глаза с неподдельной тревогой:

— Вот поэтому я и предостерегаю тебя. У тебя с ним какие-то совместные дела, в которые я даже не хочу вникать. Ты в силу своего положения зависима от него, и, похоже, чувствуешь себя комфортно. Но что бы он о себе ни говорил — он не любит проигрывать. И, похоже, сгорает от желания показать зубы. Он способен отомстить, и очень жестоко. Я готов защитить тебя, но мне не хотелось бы, чтобы ты сама шла в ловушку.

Эйлин едва не задохнулась от возмущения. О ком это он? Об ЕE Нивале? Который играл с ней в снежки, называл заразой и шарахался от ее нечаянных поцелуев? Раскрывал ей душу и поддерживал веру в то, что она найдет своих друзей? Который обаял эту старую алкоголичку, чтобы достать лекарства? Который в минуты откровенности может быть таким беспощадным к себе и самоироничным? Он же ничего о нем не знает! Она скрипнула зубами. Ей часто приходилось лавировать меж двух огней: ее товарищи постоянно давали к этому поводы. Но впервые она почувствовала, каково это — когда о дорогом тебе человеке думает плохо тот, чьим мнением невозможно пренебречь, от кого не хочется отшучиваться, на кого не надавишь авторитетом. Это было по-настоящему трудно пережить. Хотелось послать к черту деликатность и понимание и возражать, кричать, доказывать. Хотелось по-юношески наивно, очертя голову броситься в спор и заставить его увидеть Ниваля еe глазами.

— Да уж, я представляю подвалы Девятки, битком набитые тонкошеими юношами, девами, мускулистыми парнями и старушками, отказавшими Нивалю во взаимности, — зло бросила она и отвернулась.

— Не утрируй, будь реалисткой…

Противные пузырьки стали раздражать ее, а легкий сернистый запах показался жуткой вонью. Она стукнула рукой по воде и, сделав глубокий вдох и выдох, тихо сказала, стараясь быть спокойной:

— Зачем же он тогда так безрассудно спасал твою жизнь?

— Кто знает, что у него на уме?

Эйлин сжала руками виски.

— Все, хватит! Я умоляю тебя, перестань, я не могу! — Она повернулась к нему и произнесла с горечью: — Ты сам не понимаешь, что говоришь. Ты же ничего не знаешь. Зачем ты так?

Касавир опустил голову и заиграл желваками. Обиделся. Конечно, любой бы обиделся. «Какая же я дура!»

— Может, я и не понимаю чего-то. Я просто люблю тебя. Извини.

Опомнившись, Эйлин подплыла к нему и положила руки ему на плечи, ловя глазами его взгляд.

— Это ты… ты меня извини, — быстро заговорила она. — Я должна была сразу сказать. Не знаю, зачем я тянула.

В глазах паладина промелькнуло что-то… что-то, похожее на обреченность. Он провел рукой по ее мокрым, волосам, по щеке, подбородку и тихо спросил:

— Что ты должна была мне сказать?

— Между нами действительно есть связь, и очень тесная. Родственная.

Касавир горько, понимающе усмехнулся.

— Ах, да. Гробнар что-то такое говорил про вашего общего предка. Ну, теоретически, и я могу быть тебе родственником в каком-нибудь древнем колене. Так что…

— Нет-нет, — улыбнулась Эйлин, — этот предок гораздо ближе, — она замялась в нерешительности. — У нас… общий отец.

Касавир долго молчал, вглядываясь в ее лицо. То ли он хотел уличить ее во лжи, то ли пытался рассмотреть на нем признаки тяжелой душевной болезни, а Эйлин вдруг почувствовала легкую тошноту — от волнения и от страха, что он оттолкнет ее и бросит что-нибудь презрительное.

— Кто у вас общий? — Переспросил он шепотом, не предвещающим ничего хорошего.

Эйлин сглотнула.

— Его отец гостил в… Западной Гавани…

Она смешалась, почувствовав себя ужасно глупо. Ее родители и их отношения еще недавно были для нее тайной, а теперь она вынуждена зачем-то оправдываться за них перед любимым человеком. Не бред ли?

— Тебе Ниваль это рассказал, да? Он там где-то рядом был, — Касавир продолжал сверлить ее взглядом.

Эйлин мотнула головой и выставила руку вперед.

— Постой. Не делай поспешных выводов. Его… наш отец был бардом. Есть вещественные свидетельства и факты. Ты сам говоришь, что Гробнар может подтвердить наше родство. В конце концов, я чувствую свою связь с ним.

Помолчав, она твердо посмотрела паладину в глаза.

— Касавир, это правда. Он мне брат, он давно догадывался об этом, полюбил меня, как родную.