Я занимаюсь здесь не вопросами о влияниях и заимствованиях, а выяснением того, что лежит за литературными упоминаниями.

Вспомним слова Герцена. Людей, близких Достоевскому, Герцен понимал глубоко. Он говорил об их безмерном самолюбии, о том, что они слишком дорого оценивали свой подвиг; он увидел в отих людях «достоевщину», еще Достоевским не выраженную.

«Страшный грех лежит на николаевском царствовании в этом нравственном умерщвлении плода, в этом душевредительстве детей. Дивиться надобно, как здоровые силы, сломавшись, все же уцелели… Молодые чувства, лучистые по натуре, были грубо оттесняемы внутрь, заменяемы честолюбием и ревнивым, завистливым соревнованием. Что не погибло, вышло больное, сумасшедшее… Вместе с жгучим самолюбием, прививалась какая-то обескураженность, сознание бессилия, усталь перед работой. Молодые люди становились ипохондриками, подозрительными, усталыми, не имел двадцати лет от роду. Они все были заражены страстью самонаблюдения, самоисследования, самообвинения, они тщательно проверяли свои психические явления и любили бесконечные исповеди и рассказы…»

Это написано об Энгельсоне, но это более широко, чем характеристика Энгельсона.

Герой подполья ушел от идеалов своего времени, поэтому он не только плохой, но и подлый человек, и это Достоевский раскрывает совершенно точно. Но новых идеалов он не смог предложить не только этому человеку, но и другим людям, более хорошим.

Посмотрите, для Достоевского Байрон охарактеризован некрасовской формулой «муза мести и печали».

Достоевский видит непрерывность процесса и не верит в победу этого процесса.

Романы Достоевского посвящены анализу промежутков истории.

Время остановилось, люди как будто умерли.

Есть у Достоевского страшный рассказ «Бобок»: мертвые, лежащие в земле, оказываются мертвыми не до конца, но они остановлены в жизни смертью и вспоминают о прошлом.

Они лишены забвения, они как бы мучаются мыслью о несовершенных подлостях.

У молодого Достоевского герои иначе живут, иначе думают; они не помнят о том, о чем все время думают герои позднего Достоевского. Историческая обстановка дала героям самозамкнутость; отсюда их самоанализ и упоение отчаянием.

Потом самозамкнутость, изолированность героя была прославлена как монастырь старца Зосимы.

Если нет идеала, надо ездить с приятелями в публичные дома. Но ты беден, у тебя нет карьеры, тебя не берут в компанию.

Приятелей в публичном доме не было. Герой обрадован, он не должен совершать поступка. В результата обижен, взял проститутку и начал говорить с ней.

Вопрос о проституции в это время широко обсуждался.

Мы знаем, как ставили его в журнале «Современник».

Стихи Некрасова мы видим в эпиграфах ко второй части «Записок». Эти эпиграфы, как мы уже говорили, приведены для опровержения их.

Развернуто тема о проституции была дана в романе «Что делать?». Одна из глав этого романа имеет название «Рассказ Крюковой».

Крюкова – мастерица артели Веры Павловны, бывшая проститутка. На улице она пристала к Кирсанову. Тот пришел к ней и заметил, что она больна туберкулезом, заинтересовался его, пожалел, помог выкупиться от хозяйки, заплативши за нее семнадцать рублей долгу.

Рассказ Крюковой очень точен и не представляет собою идеализации судьбы проститутки. Девушка, которую выкупил студент, не сразу влюбляется в него; она сперва живет, принимая мужчин, но не всех, а пять-шесть знакомых, считая, что это уже очень большая разница.

Это дано у Чернышевского точно и трогательно.

Крюкова любит Кирсанова, и тот почти любит ее. Таким образом, она соперница Веры Павловны. Вопрос о преодолении ревности, которая поставлена во всем романе и у мужчин решается отношениями между Лопуховым и Кирсановым, у женщин – отношениями между Крюковой и Верой Павловной.

Лиза, входящая в жизнь человека из подполья, конечно, принята им не так, как Кирсанов принял Крюкову.

Две встречи обитателя подполья с Лизой построены если не на пародировании, то на противопоставлении истории героини Чернышевского, которая тоже имела две встречи с Кирсановым.

Обитатель подполья начал вести с Лизой разговоры, которые в это время были приняты.

Обитатель подполья болен мыслью, что над ним смеются.

Женщина, слушая его, сделала замечание, что он говорит как из книжки. Обитатель подполья все время набавляет и делает все отвратительней детали будущей судьбы женщины. Он рассказывает про пьяную проститутку, которая сидит среди площади на мостовой. Толпа смеется над ней. Женщина – опухшая, грязная – бьет соленой воблой о булыжник.

Эта сцена очень точно запомнилась Достоевскому, как увиденная или созданная.

Он ее вспоминал неоднократно.

Рядом с образом Сони Мармеладовой, еще молодой и сохранившей какую-то внешнюю привлекательность, в черновиках «Преступления и наказания» есть другой набросок дочери чиновника. Приведу отрывок из записной книжки: «Дочь чиновника мимоходом, чуть-чуть и оригинальнее вывести. Простое и забитое существо. А лучше грязную и пьяную с рыбой…»

Лиза растрогана разговорами обитателя подполья и показывает ему письмо, написанное к ней каким-то студентом-медиком.