— Никаких обещаний! — ответил Смуга. — Сдавайтесь.

— А в живых нас оставите?

— Мы передадим вас англичанам. Это их дело, как с вами поступить.

— Сдаемся, — ответил голос.

Вскоре почти тридцати торговцам рабами надели наручники — этого добра здесь хватало. Всех их затолкали в трюм, где до тех пор сидели схваченные ими негры.

Гордону пришлось остаться со своими солдатами на пароходе, чтобы охранять узников.

Поляки хотели как можно быстрее пуститься в обратный путь, их беспокоил Томек, очень ослабевший от долгого тюремного заключения. Вильмовский жаждал поскорее вывезти его из опасного, жаркого, влажного климата. Их мысли занимала и оставленная в Хартуме Салли — больная, одинокая, когда еще дойдут до нее добрые вести. Все мечтали о том дне, когда снова будут вместе, счастливы, как никогда прежде, и, как никогда прежде сознающие хрупкость своего счастья.

Но одно приглашение они отклонить не могли. Надо было принять участие в пиршестве, устраиваемом в деревне Кисуму. Отправились туда все четверо, вместе с Маджидом и Наджибом, освобожденным одновременно с Томеком. Смуга подстрелил двух антилоп, чтобы не придти с пустыми руками.

Но еще до этого к Новицкому подошел Автоний.

— Куя! Куя! [182] — повторял он.

— Что ты говоришь? — не понял Новицкий.

— Пойдем со мной! — сказал Автоний.

Моряк, Томек и Маджид без лишних слов двинулись следом. Мальчик привел их на свою любимую поляну и усадил в зарослях на ее краю, сам же начал кружить по лугу, тихонько посвистывая. В кустах напротив послышался шелест. Обеспокоенный Новицкий схватился за оружие, но Томек успокаивающе положил ему руку на плечо.

Из высокой травы вышла птица. Она вытянула шею и как будто потянулась, распрямляя крылья, подняла и опустила шею, что-то клекоча, словно кланяясь Автонию. А тот обнял ее за шею и стал гладить. Птица принимала ласку терпеливо, стальные, с небольшим зеленым и коричневым отливом перья пушились от удовольствия. Автоний вполголоса что-то говорил ей, потом тихонько позвал:

— Буана! Буана! Куя! [183] Крайне осторожно они подошли поближе. Птица начала вертеть головой, открывать свой огромный клюв, но успокоенная Автонием, позволила приблизиться.

— Абу маркуб, — прошептал Маджид. — Отец туфли, — перевел он арабское название птицы.

— Да, это она, — подтвердил Томек. — Нам повезло. Она живет только в этой части Африки.

Все были тронуты необычной дружбой мальчика с вольной птицей. Наглядевшись досыта, они оставили Автония с его любимцем, а сами вернулись в деревню.

Вечером началось пиршество. Смуга попросил Кисуму, чтобы тот показал им то чудесное лекарство от обжорства. Четверо поляков в изумлении рассматривали бутылочку с произведенным в Кракове лекарством, которое негры в этой деревне почитали, как амулет. По словам вождя, необыкновенный белый целитель гостил в их деревне четыре года назад.

— Это был великий колдун, — рассказывал Кисуму. — Такой же, как буана, — добавил он, обращаясь к Новицкому.

— Да, верно, великий колдун, — вторил Мунга.

Кисуму порылся в корзине и с превеликим почтением добыл из нее тетрадь и… огрызок карандаша. В тетради оказалось несколько зарисовок человеческих типов, характерных для этой части Африки. Негры вспоминали, что белый человек измерял их, заглядывал в рот и переносил все на бумагу.

— Великий, великий колдун! — повторяли они с восторгом, вращая белками глаз.

— Кто бы это мог быть? — недоумевал Новицкий.

— Думаю, какой-нибудь ученый [184] , — ответил Вильмовский. — В последние годы было организовано немало научных экспедиций в Африку. Если это поляк, то он, наверное, происходит из Галиции, раз лекарство сделано в Кракове.

Обратная дорога была запланирована таким образом, чтобы помочь Гордону доставить пленников в Хоиму — столицу королевства Буньоро. Гордон опасался, что с одной горсткой чернокожих солдат он не справится с таким заданием.

Пленников рассадили по лодкам. Держались они спокойно, не пробовали бежать. Гарри, известный как человек с корбачом, не вымолвил ни слова, сколько бы к нему не обращались, только смотрел взглядом, исполненным презрения и ненависти.

Из Бутиабы — порта на озере среди вулканов, перемежающихся с джунглями, в которых выделялись почти тридцатикилометровые стволы черного и красного дерева, тянулась саванна, покрытая полями табака, проса и кукурузы. В Хоиме их принял британский вице-губернатор и чернокожий.король Буньоро — Андреа Луганга. Через несколько дней из Хоимы они направились к городу Рейяф, расположенному вблизи первой, если считать с юга, катаракты на Ниле.

Томек отдыхал, набирался сил. Он обещал друзьям дать полный отчет о том, что с ним произошло, как он прожил все это долгое время, когда они считали его погибшим. Но о чем бы его ни спрашивали, он неизменно отвечал:

— Позднее. Позднее, когда соберемся все вместе. И не беспокойтесь, — добавлял он с проблеском прежнего юмора в глазах, — этого хватит на долгие дни и часы.

Зато они часто доставали фигурку фараона, о существовании которой и о ее потере рассказывала Смуге и Вильмовскому в лагере у подножия колоссов Мемнона Салли. И все еще никак не могли решить, какую же она скрывает тайну? А Томек улыбался, беря ее в руки, будто знал…