Глава Ордена сердечно приветствовал Виктора Александровича и Дональда, ни словом, ни жестом не делая никаких различий между ними, хотя злые языки утверждали о его особой расположенности к Магистру Средиземноморскому Дональду Рауху.

– Прошу вас, братья, Магистры, – скрипучим голосом произнес Великий Магистр.

Они уселись за огромный круглый стол, где обычно проводятся заседания Конклава. По слухам, правда никем не подтвержденным, это и есть легендарный круглый стол короля Артура. Но Виктор Александрович в этом сильно сомневался, скорее у короля Артура был стол из английского дуба, а не из полированного черного дерева.

– Я попросил вас присоединиться ко мне в моих размышлениях, поскольку почувствовал я в своем сердце тревогу и беспокойство, – Великий Магистр пожевал губами и задумчиво посмотрел на стену покоев, увешанную в девять рядов головами драконов. Всего девяносто девять голов. Он продолжил: – Когда Конклав принял решение о проведении Очищения, наши сердца возрадовались, ибо понятно, что люди погрязли в грехе, и путь, выбранный ими, суть путь греха. А не наш ли святой долг искоренять грех? И можем ли мы допустить, чтобы грех торжествовал?

Великий магистр снова пожевал губами.

– Итак, дети мои, решение, принятое Конклавом, было ожидаемым и радостным. Но…

Он мастерски выдержал паузу, Виктор Александрович понял, что за этим "но" последуют неприятности. Не вызвали же его срочно к Великому Магистру для получения отеческой благодарности. И он не ошибся.

– Но только видим мы, что ревностное трудолюбие, с коим вы, дети мои, приступили к выполнению Очищения, не всегда оказывается соразмерным целям, поставленным Конклавом. И вспомнил я Святые Начальные Уложения, где сказано, что радение безуспешное хуже, чем нерадение, ибо исправлять ошибку куда сложнее, чем начинать дело заново.

На месте Виктора Александровича любой другой затрепетал бы, поскольку это было неприкрытое обвинение в нерадении. В уголках губ Дональда играла едва заметная усмешка. Но Магистр Московского Магистрата оставался невозмутимым, почтительно слушая главу Ордена. А тот говорил все тем же тихим скрипучим голосом.

– Сообщили мне, что были допущены ошибки, которые привели к тому, что детали наших стараний стали известны не кому бы то ни было, а специальным службам Московии. И это не один проект, не два, а, по крайней мере, десяток!

Вот Дональд, мерзавец, все-таки донес. А ведь времени не хватило совсем немного, Приорат Спокойствия идет по следам, вот-вот выйдет на источник утечки, но Дональд успел нанести удар. Обвинять его сейчас – поистине самоубийственно, значит, надо попытаться потянуть время, дать возможность оперативникам завершить работу.

– И, насколько я знаю, до сих пор Магистрат не разобрался с причинами такого провала? – обратился Великий Магистр к Виктору Александровичу.

Вопрос был опасен. Но в нем содержался ключ к спасению, который надлежало вычленить. Надо только показать, что ничего существенного не произошло и требуется совсем немного времени, чтобы все исправить.

Но Великий Магистр не дал ему договорить.

– Не следует, сын мой, тратить ненужные слова. Мне ведомо многое, а слова – это только слова.

Великий Магистр высоко поднял голову и каркающим голосом произнес:

– Я объявляю измену Ордену!

Виктор Александрович, вместо того, чтобы испугаться, изумился для глубины души. Нерадение, конечно, тяжелое преступление, но измена! Это все равно, что за неправильный переход улицы приговорить к смертной казни… "Бедная Ия", – успел подумать Магистр, заметив торжествующий блеск в глазах Дональда.

Виктор Александрович увидел Рыцаря-Экзекутора в последний момент. А Дональд почувствовал его появление по движению воздуха за спиной. Но было уже поздно. Свистящий змеиный звук – и голова Дональда скатилась на полированную поверхность стола.

Обливаясь потом, Сабир сел на кровати. Все начиналось сначала. Чуда не произошло.

Сабир – воин. У него нет сомнений, нет раздумий. Он беспощаден. Он опасен и смертоносен, как укус кобры.

Сабир – друг и собеседник. Он мягок, улыбчив, прекрасный рассказчик.

Но никто из врагов и друзей не знает, что персональный ад начинается, когда он возвращается домой, скидывает одежду и ложится в кровать. Тогда приходит боль. Стягивает колючим обручем голову, входит в позвоночник и сводит судорогой спину.

Сабир сворачивается калачиком и тихо поет колыбельную, ту самую, которую пела мама. Боль не уходит, она прячется в голове, где-то за глазными яблоками. Удается заснуть, но ненадолго, и все начинается сначала…