Шрифт:
Фельдмаршал гр. Румянцев-Задунайский любил и уважал Тутолмина.
Разсказывая быль, говорить должно правду, как было: Тимофей Иванович, умевший выучить полк, довесть его до желаемаго совершенства и годности в дело на поле битвы, сам до сражения был не большой охотник; полк его дрался храбро, отлично; турки узнавали воронежцев по желтым мантиям; бежали пред ними, но полковник, да простит мне блаженной памяти родственник, полковник Тутолмин в деле, в атаке находился всегда не там, где ему должно было находиться; он всегда был с полком, но всегда сзади, а не впереди гусар своих.
Три кампании служил Тутолмин, служил, можно сказать, отлично; полк его во всех делах покрыл себя славою. Фельдмаршал выжидал, не привыкнет-ли он к бою, не ободрится-ли и, наконец, сказал, ему:
— „Тимофей Иванович, вы уверены сколь много я уважаю вас, люблю и сколь мне будет прискорбно разстаться с вами. Не огорчайтесь, Тим. Иванович, я говорю вам дружески: вы не в силах преодолеть; вот вам всеподданнейшее письмо мое ея величеству, всемилостивейшей государыне. Она соизволит употребить вас на поприще службы гражданской; вы будете полезны и, уверяю вас, в непродолжительное время достигнете высоких чинов и удостоитесь приобресть высокое доверие монархини".
XLVL.
Тутолмин, чрез четыре, пять лет, был уже архангельским и олонецким генерал-губернатором, кавалером ордена Александра Невскаго и Владимира 2-й степени и пр., и пр., и пользовался особенною доверенностию государыни. Императрица пригласила Тутолмина прибыть к ней в Петербург; в рескрипте своем Тутолмину она говорила:
— „Приезжайте, Тимофей Иванович, к нам, на словах удобнее объяснимся, а будем писать друг другу — запишемся".
Тутолмин, сверх возложенной должности управления губерниями, имел от государыни устроить в Олонце чугунно-плавительный завод и литье на флот пушек. Славный Гаскони, англичанин, был переманен из Англии и украдкою вывезен из Лондона. Скоро и неожиданно хорошо завод был устроен; литье пушек, хотя из чугуна, не только равнялось, но превосходило отливку из меди пушек, отлитых на петербургском пушечном литейном дворе.
Губернатором в то время при Тутолмине был известный, гениальный поэт наш Г. Р. Державин; не смею и подумать о суждении поэтических его достоинств,—я невежда, знаю только то, что все восхищались, кричали о его „Фелице", что он за песнь свою Фелице, или о Фелице, получал досканцы с червонцами, а за оду его „Бог" ни одной копейки,—известно было всем тогда и после, что Державин был великий, славный поэт, но дурной начальник, сварливый в делах, безтолковый, пристрастный человек.
Во время его управления министерством юстиции, дела решались самонесправедливейшим образом; сетовали, жаловались, что к нему имели доступ чрез заднее крыльцо, что супруга его занималась с секретарями отправлением дел, а Гавриил Романович, в это время умствуя, терялся в идеалах, созерцал были с небылицами, творил и разрушал миры, видал вокруг себя десятки парящих гениев и пр., и пр., всего и пересказать не съумеешь, что поэтам подчас забирается в голову; но кто, по несчастию, имел тяжебныя дела, у кого отнимали имение, кто из благосостояния переходил в скудость и терпел недостатки, тот — в том и сомневаться не можно—проклинал и певца Фелицы, и всех его гениев, и все его поэтические вымыслы.
При отъезде Тутолмина из Олонца, как он уже откланивался, в зале его, собравшимся чиновникам и гражданам на проводы, и был готов садиться в карету,— Державин подал Тутолмину преогромный, незапечатанный куверт с надписью: „Всемилостивейшей государыне императрице, в собственныя руки".
Тутолмин, принимая куверт, спросил Державина:
— Что это такое, Гавриил Романович?
— Донос на ваше высокопревосходительство, — отвечал Державин.
Тутолмин. Гавриил Романович! Вы знаете правила почты и то, что доносчики обязаны изветы свои посылать запечатанными. Слуга! огня, сургуч, печать! Гавриил Романович, вы приложите вашу.
Державин вынужден был при всех запечатать куверт и подать его Тутолмину за печатью.
Тутолмин, принимая куверт, отвечал Державину:
— „Ваше превосходительство, можете быть в том совершенно уверенным, что донос ваш будет представлен всемилостивейшей государыне императрице. Первою и непреложною поставляю себе обязанностью всеподданнейше повергнуть к священным стопам ея величества писание вашего превосходительства, коль скоро только буду осчастливлен лицезрения августейшей монархини. Прощайте, Гавриил Романович, но еще повторяю вам, как начальник высочайшею властию поставленный, и прошу вас, как дворянин, в продолжение отсутствия моего соблюдать тот же самый порядок в отправлении дел, какой мною введен и производится. В противном случае вы будете подлежать ответственности".
Обняв Державина, Тутолмин пошел усаживаться в подвезенную к крыльцу карету.
XLVII.
В царствование Екатерины все обыкновения и обряды при дворе ея были совершенно противуположны введенным со вступления на трон Павла I...
Пышный, великолепный двор Екатерины преобразован в огромную кордегардию. В царствование Екатерины в чертогах царских последний истопник старался отличить себя в разговорах словами благопристойными, учтивыми, отборными; высший круг царедворцев говорил на французском диалекте лучшим языком Вольтеров, Дидеротов, Жан-Жак-Руссо, знал наизусть творения лучших французских авторов; трагедии Расина, Мольер были всем коротко знакомы.