– Но мне хочется.

– Да, но…

– Что «но»? Никогда не слышала про мужчину, который откажется от секса на халяву, – возмущается она и подает мне кофе. Я его быстро выпиваю, обжигая горло.

– Просто я не…

– Что «не»? Ты, мальчик, давай формулируй. А то сейчас могут проснуться оскорбленные чувства.

– Я никогда раньше такого не делал.

Она смягчается.

– Ну, все когда-нибудь бывает первый раз. – Она берет меня за руку и ведет наверх. – Хочешь, я тебя свяжу? Некоторые не могут без этого расслабиться.

– Спасибо, мне и так хорошо. Предпочитаю свободу.

Наверху она спрашивает меня, как я насчет теста. Я сначала думаю, что она про деньги, но она смазывает руки и берется за мой орган с двух сторон, говоря, что сейчас будет его месить, как тесто. В первые мгновения в этом чувствуется что-то медицинское, но не так чтобы неприятное, а потом она берет его в рот, и я честно не думал, что это может быть так легко. Клер никогда не хотела его сосать – говорила, что у меня яйца пахнут сыростью.

И тут хлопает входная дверь.

– Мам, привет!

Рот сползает с меня, но рука держит крепко, будто чтобы не дать крови уйти.

– Тэд? – спрашивает она.

– Брэд, – отвечает ее сын, несколько обескураженный.

– Привет, деточка. У тебя все нормально? – говорит она туда, вниз.

– Клюшку забыл хоккейную.

– Ага, беги, потом увидимся. Да, я печенье испекла, на столе в кухне. Возьми себе.

– Пока, мам!

И дверь снова хлопает.

Мгновением раньше мне казалось, что меня инфаркт хватит, но женщина возобновляет свою умелую работу, и ощущение проходит моментально.

Я приезжаю домой, долго сплю и начинаю думать о завтрашнем дне. Наконец мне есть чем заняться, есть на что потратить время. Я собираюсь это делать каждый день. Вставать пораньше, с шести утра до полудня работать над Никсоном, обедать каждый день с новой женщиной, возвращаться домой, гулять с Тесси и как следует отсыпаться ночью.

Один сеанс, раз в день. А не попробовать ли два раза – обед и ужин – в те дни, когда у меня нет занятий? Нет, это было бы несколько слишком. Лучше размеренно, установить режим – как спортсмен для тренировок.

«Насколько далеко ты согласен?» – пишет одна женщина.

«В смысле?» – не понимаю я.

«Ехать насколько далеко».

Тут тонкий баланс. С одной стороны, не хочется слишком близко к дому – во избежание нечаянных встреч. С другой – мне неожиданно приходится думать о времени. У меня есть работа, и я не хочу проводить целый день за рулем. Это захватывает – все вместе, от домов и участков, на которых они стоят, и до различных вариантов меблировки и дизайна. Не больше двадцати пяти миль, это представляется разумным.

Как-то раз при уходе одна женщина хочет мне заплатить.

– Нет-нет, – отказываюсь я. – Мне было только приятно.

– Я настаиваю.

– Не могу. Тогда это получается как работа, как…

– Проституция, – подсказывает она. – Именно это я ищу. Мужчину, который способен взять за это деньги, ощутив и удовольствие, и падение.

– Не могу. Я это делал для себя, для собственного удовольствия.

– Да, – говорит она. – Но чтобы я получила удовольствие, я должна тебе заплатить.

И мне не удается отвертеться от двадцати баксов. Двадцатка – это все, чего я стою? Я думал, больше.

Может, это она и хотела сказать?

После этого в каждом доме и от каждой женщины я что-нибудь беру. Ничего крупного, ничего ценного, но какую-нибудь безделушку, мелочь, за которую зацепился глаз. Вроде одного носка.

Как-то в среду я с особенным нетерпением ждал раннего ленча, потому что моя корреспондентка оказалась очень остроумной и веселой.

«А в чем вообще суть? Зачем ты это делаешь?» – спросила она.

«Бог его знает, – отписал я. – Но очень не терпится с тобой увидеться».

Я приезжаю в дом – постройка-модерн со стеклянными стенами из ранних шестидесятых, вписанная в изгиб тупика. Мне виден интерьер дома – весьма стилизованный, как декорация к фильму, место, которое люди проходят насквозь, похожий на аэропорт или музей, а не на уютный дом, где живут. Звоню в звонок, и в дальнем конце дома неожиданно появляется девочка лет девяти-десяти. Идет из комнаты в комнату, от окна к окну, с ковра на ковер, доходит до двери.