— А почему вы думаете, что мы собираемся отправиться туда или вообще куда бы то ни было, если уж на то пошло?

— У меня есть осведомители, есть они и у Н’ашапа. Ваши планы известны гораздо лучше, чем вам того хотелось бы. Возьмите ее с собой, мистер Захария. Родители ее матери до сих пор живы. Они присмотрят за девочкой.

— Это большая ответственность — взять с собой ребенка в такое трудное путешествие.

Апинг поджал губы:

— Я, разумеется, смог бы облегчить ваш отъезд с острова, если бы вы взяли ее с собой.

— Ну а если она не захочет? — сказал Миляга.

— Вы должны уговорить ее, — сказал он просто, словно знал, что у Миляги большой опыт по уговариванию девочек.

Природа сыграла над Хуззах Апинг три жестокие шутки. Во-первых, она подарила ей силы, наличие которых строго каралось режимом Автарха; во-вторых, она подарила ей отца, который, несмотря на сентиментальные излияния, больше заботился о своей карьере, чем о дочери; и в-третьих, она подарила ей лицо, которое только ее отец мог считать красивым. Она была тоненьким обеспокоенным созданием лет девяти-десяти; ее черные волосы были комично подстрижены, а крошечный рот плотно сжат. Когда после долгих улещиваний эти губы соблаговолили открыться, голос оказался изнуренным и скорбным. И только тогда, когда Апинг сказал ей, что это тот самый человек, который упал в море и чуть не умер, в ней пробудился какой-то интерес.

— Ты чуть не утонул в Колыбели? — спросила она.

— Да, — ответил Миляга, подходя к постели, на которой она сидела, обняв руками колени.

— А ты видел Колыбельную Леди? — спросила девочка.

— Кого-кого?

Апинг стал делать ей знаки, чтобы она замолчала, но Миляга махнул ему рукой, чтобы он перестал.

— Кого видел? — спросил он снова.

— Она живет в море, — сказала Хуззах. — Мне она часто снится, а иногда я слышу ее голос, но я ее ни разу не видела. Я хотела бы увидеть ее.

— А у нее есть имя? — спросил Миляга.

— Тишалулле, — ответила Хуззах, произнеся эту причудливую последовательность слогов без малейшего колебания. — Это звук, который издали волны, когда она родилась, — объяснила она. — Тишалулле.

— Прекрасное имя.

— Мне тоже так кажется, — сказала девочка с серьезным видом. — Лучше, чем Хуззах.

— Хуззах тоже хорошее имя, — ответил Миляга. — Там, откуда я родом, Хуззах — это звук, который люди издают, когда они счастливы.

Она посмотрела на него таким взглядом, словно любые представления о счастье были ей абсолютно чужды, во что Миляга легко мог поверить. Теперь, видя Апинга в обществе дочери, он лучше понял его отношение к ней. Он боялся девочки. Разумеется, ее противозаконные силы пугали его, ибо могли повредить его карьере, но за этим скрывался и страх перед энергией, над которой он был не властен. Возможно, он постоянно рисовал хрупкое лицо Хуззах из-за какой-то изломанной привязанности к ней, но был в этом и момент экзорцизма. Но и самой девочке ее дар оказал недобрую услугу. Ее сны приговорили ее к этой камере и наполнили смутной тоской. Она была скорее жертвой скрывающихся в ней сил, чем их повелителем.

Миляга приложил все усилия, чтобы вытянуть из нее еще какие-нибудь сведения о Тишалулле, но то ли ей было известно очень мало, то ли она была не готова посвятить его в это в присутствии отца. Миляга подозревал второе. Когда он уходил, она спросила его тихо, придет ли он к ней еще раз, и он пообещал, что придет.

Он обнаружил Пая в их камере, у дверей которой почему-то стоял охранник. Мистиф выглядел унылым.

— Месть Н’ашапа, — сказал он, кивнув на охранника. — Мне кажется, мы здесь слишком засиделись.

Миляга изложил свой разговор с Апингом и рассказал о встрече с Хуззах.

— Так, значит, закон запрещает пророчества? О таких законодательных инициативах мне слышать раньше не приходилось.

— То, как она говорила о Колыбельной Леди…

— Своей предполагаемой матери…

— Почему ты так думаешь?

— Она испугана, и ей нужна мать. Кто упрекнет в этом? А кто же тогда Колыбельная Леди, как не ее мать?

— Эта мысль мне не приходила в голову, — сказал Миляга. — Мне показалось, за ее словами должна скрываться какая-то реальность.

— Сомневаюсь в этом.

— Мы берем ее с собой или нет?

— Конечно, тебе решать, но я говорю решительное «нет».

— Апинг сказал, что поможет нам, если мы возьмем ее с собой.

— Какой нам толк от его помощи, если на шею нам сядет ребенок? Вспомни, мы ведь должны уйти отсюда не одни. Мы должны взять с собой Скопика, а он, как и мы, заперт в камере. Н’ашап резко ужесточил режим.

— Он, должно быть, сохнет по тебе.

Пай скорчил кислую рожу.

— Я уверен, что описания наших физиономий уже на пути в его штаб. А когда он получит их, то будет очень обрадован, что у него в камере уже сидят под запором два головореза. Когда он узнает, кто мы на самом деле, нам отсюда уже не выбраться.

— Значит, нам надо смыться отсюда до того, как он узнает. Я благодарю Бога за то, что телефон как-то не прижился в этом Доминионе.

— Может быть, Автарх запретил его? Чем меньше люди говорят друг с другом, тем меньше возможностей для заговоров. Знаешь что, мне, пожалуй, стоит попробовать получить доступ к Н’ашапу. Я уверен, что смогу убедить его предоставить нам кое-какие поблажки, лишь бы только мне удалось поговорить с ним несколько минут.

— Его не интересуют разговоры, Пай, — сказал Миляга. — Он предпочитает использовать твой рот для других целей.