– Ты заслуживаешь этого, – отозвался Броди подавленно.

– Так и есть. И я не чувствую себя виноватой из-за того, что хочу получить то, что заслуживаю.

И снова он обнял меня.

– Виктория Харрингтон, я нисколько не сомневаюсь в том, что не заслуживаю тебя, но, чёрт бы меня побрал, если я чувствую себя виноватым за то, что хочу тебя.

Мой телефон зазвонил, отчего мы оба замерли. Рингтон, поставленный на Стюарта, разрезал прохладный воздух гостиницы.

Поспешив к сумке, я приложила палец к губам и ответила на звонок:

– Алло?

– Тори.

По телефону голос мужа звучал громче, чем сегодня утром. Очевидно, он достиг цели и дозу болеутоляющего уменьшили.

– Стюарт, всё хорошо?

Глаза Броди округлились.

– Едва ли, – язвительно ответил Стюарт. – Тревис сказал, что ты в Харбор Шоппс?

– Да, тебе нужно, чтобы я вернулась домой?

– Нет, – его голос зазвучал ещё громче. – Я хочу, чтобы в течение часа ты была на складе.

Чёрт!Сердце у меня оборвалось.

– Стюарт.., – я могла начать спорить, но он знал, что я не буду. Несмотря на своё плачевное состояние, он уже доказал, что всё ещё может дирижировать. Всё, что мне оставалось – молиться о том, что это будет последний раз.

Когда Стюарт умрёт, склад будет первым, что я продам, а может, мне стоит его поджечь? Мысль об этом придала мне смелости.

– Я буду там, – ответила я, проглотив возражения, и отсоединилась.

Руки Броди коснулись моих.

 – Что случилось?

Я отвела взгляд.

– Мне нужно ехать. Будь на связи.

Его глаза сделались большими, а в голосе слышалась паника.

– Почему, Вик? Куда тебе нужно ехать?

Не ответив, я взяла сумку и направилась к двери. Ещё не успев выйти, я услышала голос Броди, его низкое рычание:

– Ненавижу долбанного ублюдка. Клянусь, если бы он не был при смерти…

Дверь закрылась и заглушила его последующие слова. Но я и так знала, что он хотел сказать.

Настоящее.

Руки тряслись, тело била дрожь. И почему меня так удивило, что он нарушил слово? Подонок, он же обещал! Обещал, что всегда будет здесь, рядом со мной! Я согнулась пополам, схватившись за живот; отвращение взяло верх, и мой ленч оказался на бетонном полу частного гаража. Звуки моих страданий не привлекали внимания. Здесь никого не было. Я знала это. Потому что, как только «друг», как любил называть их Стюарт, закончил, то сразу ушёл. Так они старались сохранить свою анонимность. К тому же, об этом мне сообщил и голос Стюарта, приказавшего мне оставаться на месте и не двигаться, пока он не скажет. Когда-то я не подчинилась. И больше никогда так не сделаю.

Совершенно голая, я лежала на кровати с четырьмя столбиками и ждала, слушая музыку в наушниках. Иногда я ненавидела эту музыку также сильно, как и его голос. На протяжении почти девяти лет жуткий плей-лист был одним и тем же. Но Стюарт отказался говорить мне названия песен; когда я спросила, он лишь ответил, что они напоминают ему о прошлом. Мне кажется, с годами я стала находить успокоение в предсказуемости их порядка. Я не могла ничего видеть, и это давало мне нечто, за что можно было ухватиться, чего можно было ожидать. Каждый раз, когда он вновь включал музыку, она начиналась с первого трека. Я слышала эту мелодию так много раз, что она стала преследовать меня во сне. В один прекрасный день я часами искала её в Интернете, и нашла – Смертельная колыбельная. Из-за названия она стала для меня ещё более гнетущей, если такое вообще возможно. Следующая называлась Танец Смерти. Все выбранные им композиции были инструментальными и написаны Адрианом фон Зиглером. Ни единого словечка, лишь тёмные терзающие мелодии, звучащие у меня в ушах, когда я с трудом понимала, что творится вокруг.

Закрыв глаза, я кое-как добралась до своей машины. Убегая от смрада гаража, от склада, я думала лишь о собственной жизни. Без сомнения, мне нужно было убираться отсюда. Несмотря на огромное количество поездок сюда, в этот раз было хуже оттого, что не было Стюарта. Хотя, вообще-то, он был там. Его присутствие было ощутимо благодаря новой системе видеокамер. При помощи этой новинки он мог наблюдать прямо из нашего дома. Наш дом. В один вечер он стёр все границы между складом и домом, моим последним прибежищем.

Дрожащими руками я закрыла дверцу машины. На меня обрушилась новая реальность: вуайеризму Стюарт нет конца, пока он дышит. Недавно установленная техника позволит его извращённому развлечению продолжаться вновь. Двухмесячное затишье, пока он боролся с раком, было лишь кратковременной передышкой. Садистский ублюдок не успокоится до самой смерти.

Я подняла ненакрашенные глаза к зеркалу заднего вида. Слава Богу, на складе был оборудован душ. Запах мужчин был мне ненавистен. Опять-таки то, что я не могла видеть, усиливало другие чувства восприятия, включая и обоняние. Мне не полагалось знать, кем являлись его друзья. Стюарт ловил от этого кайф. Когда мы были на вечеринке или торжестве, он дразнил меня тем, кого знаю я, а кто знает меня. Закрывая глаза, я так и слышу его издевательский тон, когда он прохаживается под руку со мной.

Конечно же, мужчины себя не раскрывали. Они никогда не представлялись, но запах обладает великой силой. Без разницы, одеколон это или лосьон после бритья, мятные леденцы или гель для душа. Когда я меньше всего этого ожидала, какой-то из ароматов сразу же будил воспоминания о складе, музыке, постоянных наставлениях Стюарта. И тогда я узнавала и понимала, что мужчина, ласково улыбающийся своей жене, или сверлящий меня взглядом и есть один из друзей моего мужа.

Сегодня от друга пахло парфюмом, похожим на одеколон Стюарта. Когда мы только поженились, я обожала чувственное сочетание розы, сандала и удового дерева. Я услышала этот неповторимый запах ещё в первый день нашей встречи. И даже помню, как нашла флакон в его комнате, и название Tom Ford Oud Wood. Когда-то я бы даже уткнулась в его подушку, только чтобы снова вдохнуть этот аромат. Но это было задолго до склада и задолго до того, как смерть схватила его за яйца. Он больше не ходит в облаке дорого парфюма. Теперь запах смерти и уничтожения витает вокруг него и по всей его импровизированной палате. Всемогущий Стюарт Харрингтон хотел умереть дома. Он пожелал быть в окружении богатства и роскоши, плодов его тяжёлой работы. Чушь собачья! Стюарт Харрингтон хотел жить. Поехать в больницу и лежать там, подключённым к медицинским аппаратам, означало бы признать поражение. Я не могу представить, что он может сдаться, пока в состоянии говорить.