По законам демократии следовало бы действовать согласно мнению большинства, но Крысолов, оказавшийся старшим офицером из всех выживших, понимал, что попытка прорыва в порт, в нынешних условиях, приведет к потере как минимум половины всех спасенных. Он не мог стать во главе подобного предприятия. Конечно, можно было передать командование кому-то еще, дать им действовать по собственному усмотрению, а самому спасать свою жизнь. Но и это оказалось не в характере молодого капитана. И он готов был пойти не только против воли большинства, но и против воли любого из спасенных людей. Только бы избежать еще большего числа смертей.

К бункеру прорываться было еще опасно, уводить людей в порт и вовсе казалось равносильным массовому самоубийству, поэтому Крысолов принял единственно верное решение — завершить марш-бросок к жилым башням, максимально фортифицировать их, а затем разобраться по обстановке. В основе его идеи лежало предположение, что биотехи, занявшись городом, освободят выход к бункеру через южную окраину. Это могло всем дать хороший шанс на выживание.

— Вы так и сделали? — спросил я.

— Да. — Крысолов кивнул. — Прорваться к одному из домов нам удалось без потерь, так как твари все больше сосредотачивались ближе к эпицентру боя, у бухты. Мы разрушили фрагмент лестничного пролета между пятым и шестым этажом, а всех людей разместили выше. Снайперы с ракетными ружьями заняли позиции у окон и обеспечили для спасенных достаточно высокий уровень безопасности. Но долго находиться под защитой здания мы не могли, так как в нашем распоряжении были только те припасы, которые хозяева оставили в холодильниках. С учетом числа всех квартир в доме, нам бы этого хватило, ну, дней на пять, при жесткой экономии. Но хуже было другое…

— Вы видели из окон, как отходят последние корабли. — догадался Алекс.

— Да, со вздохом ответил Крысолов. — И на некоторых это действовало очень сильно. Мнение разделилось как между детьми, так и между взрослыми, а накал страстей достигал иногда такого уровня, что я опасался возможного бунта. Люди кричали, что не останутся здесь, что смерть для них лучше. Но чем больше времени проходило, тем больше чаша весов склонялась в пользу перемещения в бункер, а не в пользу прорыва к кораблям.

— Люди видели, как гибнут другие. — Я хорошо представлял, какими картинами в те дни изобиловала панорама при взгляде из окон.

— Да. И смерть переставала быть для них чем-то абстрактным. К вечеру уже большинство было за попытку выхода к бункеру. Оставались, правда, и непреклонные. Но лишь до вечерних сумерек, так как к этому времени все было кончено. Основная волна эвакуации покинула остров на кораблях, а остальные погибли, так и не успев подняться но борт. Не занятыми остались три корабля. После этого никто уже туда двигать не собирался, но обвинения в мой адрес преследовали меня потом все тридцать лет, и до сих пор преследуют. Часть людей так и решила, что я силой помешал им принять их судьбу, что я увел детей, вопреки их воле, как это сделал когда-то сказочный Крысолов. Ну, и все такое. Хотя вообще неизвестно, что сталось с ушедшими на кораблях. Помощи мы так и не дождались, и связаться ни с кем так и не удалось.

— Байрон, потомок кого-то из таких недовольных? — поинтересовался я, хотя ответ был очевидным.

— Да. С Байроном отдельная история. Его отцу, а он был одним из спасшихся из казарм офицеров, корабли в бухте не давали покоя. Но биотехи все еще бродили по острову, не давая шанса малочисленной группе прорваться к порту из бункера, где все мы обосновались. И тогда он совершил поступок, навсегда закрывший всем нам путь наверх, из этих подземелий. Чтобы уничтожить биотехов, он завладел пультом ракетного контроля и взорвал над городом две «грязных бомбы».

— Грязных? — не поняла Ольга.

— Это особые ядерные фугасы, оставляющие после взрыва огромное количество радиоактивной пыли. Причем радиоактивность держится десятилетиями. — Вот только биотехов он не убил этим. — Крысолов развел руками. — Их ткани оказались очень устойчивыми к ионизации. В конце концов, побродив по острову, они сдохли, не имея возможности добывать себе пищу, так как после взрывов тут не осталось ничего живого. Некоторые твари приноровились жрать растения, и порядком опустошили джунгли, но конец пришел и им через десяток лет. А мы так и остались под землей. Кроме банды самого Байрона, которая, не спрашивая ни чьего разрешения, попросту ушла из бункера и обосновалась в самой западной части острова на склоне вулкана. Всю радиацию от взрывов ветер снес на город и в океан к востоку, так что западный склон остался незараженным. Так, они получили небо над головой, а мы комфортное и безопасное место для жизни. Каждый выбрал свое.

Мне показалось, что он бы тоже выбрал небо над головой, но, подобно древним шумерским царям, не мог бросить людей из-за возложенной на него ответственности за чужие судьбы. Пусть даже он сам на себя ее возложил. Это в такой степени отвечало моему собственному пониманию ответственности, что я невольно расположился к незнакомому мне человеку.

После аудиенции с Крысоловом нас разместили в административном корпусе. Еще несколько часов назад мне бы это категорически не понравилось. Включилась бы моя паранойя, и не давали бы покоя мысли о слежке, подсматривании и подслушивании. Но после рассказа Крысолова, который ни в чем не заставил меня усомниться, я позволил себе расслабиться и хоть раз в жизни дать кому-то другому принимать хоть какие-то решения за меня.

В этом было какое-то мазохистское удовольствие, а может, я настолько устал и вымотался, что мне попросту необходим был отдых от всего, в том числе и от ответственности, которую я, как и Крысолов, сам же на себя и взвалил. Я был ему благодарен за то, что он освободил меня от ноши, которую сам я с себя сбросить не мог.

Комнаты, которые нам предоставили, больше всего походили на рабочие кабинеты, да, скорее всего, и являлись ими на самом деле, но в каждом из таких отдельных помещений имелся диван, причем раскладной. На таком можно устроиться не хуже, чем на полноценной кровати, так что некомфортная ночь никому из нас не грозила.