Инициатива изгнания Лемке из Ставки принадлежит штабу Северного фронта. Когда в его контрразведывательном отделении собралось достаточно агентурных данных против Лемке, то я, как исполнявший должность 2-го генерал-квартирмейстера, его поручил начальнику разведывательного отделения Северного фронта полковнику Рябикову запросить данные о нем в Ставке.

Для характеристики наивности чинов ее в смысле охраны секретов я приведу следующие выписки из «Дневника» Лемке, касающиеся этого запроса: «При раскладке бумаг по делам» натолкнулся (Лемке) на телеграмму Ассановича начальнику разведывательного отделения штаба Северного фронта полковнику Рябикову, посланную в Псков 6 февраля (1916): «В должности переводчика состоит штабс-капитан в распоряжении полковника Носкова по делам печати. Слова в кавычках… зачеркнуты. Очевидно, это обо мне. Когда я спросил Ассановича, что это значит, он, вспыхнув, сказал, что это не обо мне и, взяв телеграмму, разорвал ее. Чую что-то недоброе, надо беречься» (с. 542–543).

Хотя Лемке и был спугнут как шпион после 4,5 месяцев работы в Ставке (с 25 сентября 1915 г.), но до 2 июня, когда он ушел из нее, т. е. в течение еще четырех месяцев он продолжал интенсивно работать по собиранию секретнейших документов в Ставке. Базировался он в этом преступном деле прежде всего на доверии к нему генерала Пустовойтенко, а через него и генерала Алексеева.

Вскоре после запроса полковника Рябикова я получил частное письмо от генерала Пустовойтенко с просьбой сообщить ему факты, порочащие Лемке. Невзирая на добрые между нами отношения по прежней службе в штабе Варшавского военного округа, я довольно сухо ему ответил, что данные имеются для начала дела, т. е. его разработки, а если бы были неопровержимые, порочащие Лемке факты, то я тогда просил бы Ставку ликвидировать это дело с согласия, конечно, начальника штаба Верховного главнокомандующего.

Это обстоятельство не заставило, однако, Ставку насторожиться, наоборот, судя по «Дневнику» Лемке, в главных руководителях ее встретилось самое упорное сопротивление для ликвидации этого позорного дела. Лишь вмешательство дворцового коменданта, генерала Воейкова, в целях охраны государя императора заставило Ставку после долгих препирательств с «жандармами» уступить и откомандировать Лемке в Главное управление Генерального штаба.

Надо отдать справедливость, что Ставкой все же принимались меры для охраны государя императора, но лишь после вмешательства в это дело штаба Северного фронта. Так 8 марта 1916 г., т. е. месяц спустя после первого его запроса о Лемке, последний пишет в «Дневнике»: «Сегодня, чтобы во время доклада Алексеева (государю императору) удобнее было удалить из большой комнаты генерала Залесского, Ассанович просил выйти и меня. Таким образом, я лишаюсь возможности слышать доклад и реплики Николая» (с. 619). А на другой день говорится, что «доклад царю обставляется все большей тайной; приказано никого не допускать входить в соседнюю комнату, а Ассановичу, Пиковскому, Корзуну и Кудрявцеву уходить в другое место и дверь из журнальной комнаты запирать на ключ» (с. 622).

Еще месяц спустя 12 апреля у генерала Пустовойтенко и Лемке происходит такой разговор: «Еще в феврале (1916 г.), – говорит генерал Пустовойтенко, – начальник разведывательного отделения Северного фронта полковник Рябиков, а теперь наш полковник Озеровский (начальник контрразведывательного отделения Ставки) сообщили, что вы (Лемке) печатались в каком-то журнале социал-революционной партии… “Былое”… Я знаю, что вы теперь держитесь так, как и надо держаться в мундире; знаю, что и в прошлом у Вас не было никаких собственно партийных связей, и так как, однако, мне надо выдержать объективный тон, то я потребовал, чтобы Озеровский представил мне более точные данные. Вот чем они, мерзавцы, занимаются, вместо того, чтобы ловить шпионов». На вопрос Лемке, грозит ли ему какая-нибудь неприятность, генерал Пустовойтенко отвечает: «Ровно никакой, пока я здесь. будьте совершенно спокойны» (с. 746).

Здесь характерен не только разговор человека, стоящего во главе контрразведки Ставки, с подозреваемым в шпионстве его подчиненным, притом в период только начавшейся разработки о нем, но и эпитет «мерзавцы» по адресу чинов контрразведки только потому, что они нелицеприятно исполняли свой тяжелый долг.

Не менее показателен и разговор генерала Алексеева с Крупиным по делу Лемке, помещенный под датой 19 апреля 1916 г.

«Крупин говорил с ним (генералом Алексеевым) издалека о слежке за мной контрразведывательного отделения. Алексеев был вообще возмущен работой жандармов; говорил, что они пересадили в контрразведку политический сыск, совершенно не способны отказаться от него и даже провоцируют, считая это лучшим способом уловления. Я могу быть спокоен, меня не выдадут» (с. 766).

Интересно сопоставить эту лестную для Лемке аттестацию генерала Алексеева с помещенным ниже заявлением самого аттестуемого.

«Записку о своей (Лемке) литературной деятельности я подал Пустовойтенко вчера, совершенно, конечно, не скрыв ни своих сочинений, ни своего постоянного участия в левой периодической печати с самого начала этой деятельности» (с. 766).

4 мая 1916 г., т. е. за месяц до ухода из Ставки, Лемке просит у генерала Пустовойтенко разрешения на двухнедельный отпуск, причем у них происходит разговор, поразительный для начальника, не говоря уже о человеке, хотя бы немного знакомого если не с техникой, то с задачами контрразведки.

«Он (генерал Пустовойтенко) сказал, что жандармы все еще наседают на меня (Лемке), уже посвятили в дело генерала Воейкова (дворцового коменданта), и у Пустовойтенко с ним была беседа. Теперь он получил от него вторую обо мне справку Департамента полиции, которую и прочел мне под большим секретом».

«Мне ставятся в ней обвинения:

1) Что в 1905–1906 гг. у одного лица, замешанного в партии социал-революционеров, найден был мой адрес, и я тогда же был взят под наблюдение;

2) Что в 1911 г. мой адрес также найден у другого такого же лица, которое посетило меня, но неизвестно за каким делом;

3) Что в 1911 г. у меня был произведен обыск, не давший никаких результатов, почему я и был оставлен на свободе;

4) Что во время своего управления фирмой М. М. Стасюлевича я поддерживал сношения с лицами, изобличенными в участии в партиях социал-революционеров и социал-демократов».

«Все верно, – говорит Лемке, – не возражаю. Пустовойтенко сказал, что потребует теперь точного указания этих алгебраических лиц».

Далее происходит длинный разговор, в результате коего генерал Пустовойтенко соглашается с предложением Лемке откомандировать его, «но не в строй и не в штаб, где она (аттестация) меня погубит, а в какое-нибудь тыловое учреждение. Разумеется, лучше всего, чтобы Вы оставались здесь спокойно. Для этого мне надо поговорить с Воейковым и убедить его, что если что и было у Вас раньше, то теперь в 1914–1916 гг. нет и не было ничего».