— Понять не могу, где ты их нашел.

— Это мои друзья и знакомые. Если б их у меня не было, едва ли я мог бы приносить тебе хоть какую-то пользу, не так ли?

Он обдумал мой вопрос и решил, что ответа не требуется. К тому же он и сам хотел кой о чем спросить.

— Ты ознакомишься с содержанием конверта?

— После окончания игры.

— Тебя ждут в Вашингтоне в понедельник.

— Ты мне это уже говорил.

— Позвони мне завтра и скажи, что ты решил.

— Хорошо.

— Тебе нужны деньги.

— Я знаю.

Майрон Грин печально покачал головой, дожидаясь лифта.

— Убийца и коп [4] .

— В таком уж мы живем мире, — ответствовал я.

— Ты — возможно, я — нет.

— Согласен.

Дверцы лифта разошлись, Грин вошел в кабину, повернулся ко мне.

— По крайней мере ты мог бы отвечать на телефонные звонки.

— Завтра, — пообещал я. — Завтра начну отвечать.

— Сегодня, — настаивал он. — Вдруг что-то случится.

Я выигрывал шесть сотен, поэтому мог проявить великодушие.

— Ладно. Пусть будет по-твоему.

Дверцы начали закрываться, и Майрон Грин коротко кивнул мне. Этим он хотел показать, что еще не все потеряно и я могу ступить на путь истинный, прекратив общение с сомнительными личностями и снимая телефонную трубку после первого звонка.

Разумеется, на планете можно найти несколько более жарких мест, чем августовский Вашингтон. К примеру, Молуккские острова или пустыня в Чаде в окрестностях Бокоро. И, может быть, долина Смерти. Вашингтон пост, которую я пролистал, сидя в такси без кондиционера по пути из национального аэропорта в отель Мэдисон, сообщала в маленькой заметке на первой странице, что вчерашний день был самым жарким за всю историю наблюдения, а сегодняшний обещал установить новый рекорд температуры.

Конгресс, признал себя побежденным в борьбе с жарой и разъехался на каникулы, не порадовав особыми достижениями, но и не обманув чаяния народа. Выборов в этот год не намечалось, да и независимо от всего дома, пусть даже в Скоттдейле, штат Аризона, было попрохладнее, чем в Вашингтоне. Два главных столичных события — Фестиваль цветущих вишен и ежегодный бунт черного населения — уже прошли, первый — в апреле, второй — в июле. Так что, учитывая каникулы Конгресса, отпуска лоббистов и боязнь солнечного удара, отбивающую у многих всякое желание побывать в Вашингтоне в августе, я не удивился, обнаружив полное безлюдье в вестибюле отеля. Лишь двое коридорных скучали в углу, и по выражению их лиц я понял, что они пытаются ответить на вопрос, а ту ли профессию они выбрали.

Девушка за стойкой бронирования номеров радостно улыбнулась мне, когда я спросил, заказан ли номер Филипу Сент-Иву. Должно быть, впервые за этот день ей представилась возможность использовать рабочее время по прямому назначению. На мой вопрос я получил утвердительный ответ, и один из коридорных сопроводил меня на шестой этаж отеля. От резкого изменения температуры я даже чихнул. А коридорный, показывая мне переключатели системы кондиционирования, на все лады ругал жару.

Когда же он ушел, обогатившись на доллар, я вытащил конверт, врученный мне в субботу Майроном Грином, еще раз глянул на имя, фамилию и номер и снял телефонную трубку.

После нескольких гудков мне ответили: Музей Култера.

Я попросил позвать миссис Фрэнсис Уинго. Соединили меня с секретарем, и лишь третий голос принадлежал человеку, которому я звонил.

— Это Фрэнсис Уинго, мистер Сент-Ив. Я жду вашего звонка.

Голос мне понравился, высокое контральто, уверенность в себе, чувствовалось, что едва ли кто ласково называл ее обладательницу Фрэнни.

— Майрон Грин упоминал о встрече, только не сказал, в какое время.

— В час дня. За ленчем, если вы не возражаете.

— Не возражаю. Где?

— Здесь, в музее. К нам присоединятся три члена исполнительного комитета. Любой водитель такси знает, где мы находимся.

— Тогда до часа дня.

— До часа, — и она положила трубку.

Потом я вновь перечитал три листочка, напечатанные для меня секретарем Майрона Грина под его диктовку, но не нашел ничего такого, что упустил при предыдущем прочтении. В оставшиеся сорок пять минут особых дел у меня не было, поэтому я достал бумажник и пересчитал деньги. Чуть больше четырехсот долларов. Игра наша закончилась в воскресенье, в три часа утра, и я встал из-за стола, разбогатев на пятьсот долларов. Обычно же я заканчивал игру с нулевым результатом, выигрывая, а чаще проигрывая десяток-другой долларов. Если я не сильно ошибался в подсчетах, за три года мой общий выигрыш составил тридцать пять долларов. То есть играть в покер я уже научился, а вот зарабатывать на этом деньги — нет.

По-прежнему ощущая избыток свободного времени, я прошествовал в ванную, почистил зубы, затем спустился в бар и заказал мартини, поскольку не знал, принято ли в музее Култера подавать перед ленчем спиртные напитки. В половине первого дня бар пустовал на три четверти. Только мучительная жажда могла выгнать людей под палящее солнце столицы.

Амос Вудроу Култер скоропостижно скончался в 1964 году от вирусного гепатита в возрасте 51 года. Неженатый и одинокий, он оставил состояние, оцениваемое в 500 миллионов долларов, нескольким фондам и федеральному правительству, отметив в завещании, что правительство все равно их отберет. Имелся в завещании и пункт, запрещающий правительству тратить причитающиеся ему деньги на что-либо, кроме строительства галереи или музея в Вашингтоне с последующим размещением в нем обширной коллекции произведений искусства Култера и приобретения новых работ, появляющихся на мировом рынке и обладающих несомненными художественными достоинствами.