— Прокопий, распочни! — крикнул Скопин Ляпунову. — Пусть уводит их на правое крыло.

Пашков, получив согласие из Москвы принять его вместе с дружиной и даже обещание царя не оставить без награды, попросился у Болотникова вывести рязанцев в первую линию.

Уже ночью, по возвращении посыльного от Скопина, предупредил десятских перед самым выступлением:

— Явится перед нами вершний на белом коне и красном бешмете [43] , с красным прапором [44] , не вздумайте стрелять по нему. А все дружно следуем за ним.

— А кто это будет?

— Должно быть, Захар Ляпунов.

— Захарка заведет не то в мед, не то в помет, — пошутил десятник Вилкин.

— Ты, главное, спознай его.

— А кто ж его в Рязани не знает. Первый боец на кулачках, мне вот два резца высадил, паразит.

Истома Пашков не ушел от Болотникова с Ляпуновыми, хотя они и звали его. Отговаривался:

— Нет, братцы, на мне грехов как блох на собаке. Шуйский посадит в воду и прав будет. Вы ступайте, а я пока остерегусь.

На следующий же день после ухода Ляпуновых Болотников, вызвав Пашкова к себе, спросил:

— Ну а ты, Истома, чего ж остался?

— Ты что, Иван Исаевич, меня гонишь?

— Не гоню, но веры у меня вам нет.

— А как нам тебе верить, если ты нам царя не кажешь, а лишь обещаешь?

Болотников разозлился:

— Я сказал вам, что послан самим Дмитрием Ивановичем. И все.

Истома, бледнея от злости, огрызнулся:

— А мы посланы Рязанью к нему, а не к тебе.

Болотников ожег Пашкова недобрым взглядом и, помолчав, сказал:

— Ладно, на первый раз прощаю тебя, дурака. Ныне ж отправишься в Путивль к князю Шаховскому с моей грамотой.

— Что, нельзя кого из рядовых послать? — попытался отговориться Истома, понимая, что Болотников хочет унизить его сим поручением.

— Нельзя, — решительно отрезал Болотников. — Поручение важное, и доверить кому попадя не могу. Повезешь ты, ступай, готовь коня, Ермолай пока грамоту накатает.

«На первый раз прощает, — думал Истома, возвращаясь к своей дружине. — Скоко уж этих первых разов было? Ляпуновы не выдержали, а теперь мне у него на посылках быть. Мне у холопа? Шалишь, Ваня, и терпеть от тебя «дурака» я уж не стану».

Вилкин, узнав о разговоре Пашкова с Болотниковым и данном поручении, вдруг сказал уверенно:

— Ох, Истома, а не повезешь ли ты к Шаховскому свой смертный приговор? А?

— Ты думаешь, что…

— Да, да, брат, вы поцапались, сам говоришь, волком глянул на тебя. Убивать тебя здесь опасно, рязанцы взбунтуются. Напишет Шаховскому в грамоте, мол, придуши подателя. И все. Тебе карачун.

В предположении десятского был резон, и поэтому, отъехав подальше от лагеря, Пашков решил прочесть грамоту, тем более вместо печати она была просто обмотана суровой ниткой и завязана. Это понятно — приедет царь, будет и печать. Грамота гласила:

«Григорий Петрович, сколь ни зову сюда Дмитрия Ивановича, он не спешит. Оттого учиняется шаткость в войске. Слышал я, есть на Дону царевич Петр, пошли к нему, зови сюда. Ежели он прибудет с казаками, Москве не устоять, а Шуйского повесим в Серпуховских воротах. Зови царевича срочно».

Съездил Истома за посыльного болотниковского и уж решил окончательно: «Уйду. Пусть других «дураков» ищет». К этому времени уже узнал, что Ляпуновых не казнил Шуйский, наоборот, приветил, значит, и с ним хорошо обойдутся. Перебежать одному невелик труд и риск, но как идти с дружиной? А ну решат, что с худым идем, встретят пушками, выкосят половину. Вот и послал Пашков к Скопину-Шуйскому человека спросить: где и как перейти?

Получив условия перехода, подумал о князе: «Головастый, видать». Переход во время боя мгновенно обессилит Болотникова.

И вот рязанцы в первой линии все предупреждены Истомой. От Болотникова прискакал посыльный, закричал:

— Чего тянете?

— Воеводу ждем, — отвечал Пашков, все еще мечтая захомутать Болотникова, хотя от Скопина и был приказ: вора не трогать.

И в это время от москвичей выскакал на поле на белом коне Захар Ляпунов в каком-то красном балахоне с красной же тряпкой на древке.

— Ну пошли, ребята! — весело крикнул Истома и, обернувшись к посланцу воеводы, сказал, не скрывая торжества: — Передай поклон Ивану Исаевичу от… от дурака.

И, огрев плетью коня, почти с места пустил его в скок. За ним, взметывая из-под копыт ошметья снега, густо хлынули рязанцы.

Ляпунов увел их далеко на правое крыло москвичей и, обогнув его, завел в тыл. Остановил коня. Пашков подъехал:

— Здорово, Захар!

— Здорова, Истома.

— Что это ты напялил на себя?