— Вы тоже это слышали?

— Да, — сказал я. — Кто-то вошел в дом.

— Или вышел, — сказал он. — Между прочим, я все уже решил. Я хотел вам это сказать, но вы уже спали, поэтому я собирался сказать вам утром. Когда жандарм придет вас допрашивать, скажите ему…

— Подождите, — перебил я, — я слышу что-то.

Я подошел к окну и отодвинул черную штору. Минуту я не видел ничего, кроме крестов и плакучих ив. Когда вдруг появилась какая-то белая фигура.

— Боже, — воскликнул я, — что это, привидение?

Петров тотчас появился рядом.

— Господи, Матерь Божья, это же Тамара.

Я попросил его подождать меня в комнате и выбежал из дома. Тамара не стояла, как я ожидал, у могилы отца, она бродила вокруг босиком и пела. Я позвал ее. Она подбежала, опустилась на колени, и, обняв меня вокруг талии, прижалась ко мне. Я поднял ее. Сквозь тонкую материю ночной рубашки я чувствовал ее теплое, гибкое тело. Она стала неистово целовать мои губы. Я почувствовал боль и понял, что она укусила меня, только когда вкус крови появился во рту. Она засмеялась и, освободившись от моих объятий, бросилась бежать. Споткнувшись о крест, Тамара упала на могилу. Когда я подбежал к ней, она сидела смирно, положив руки на колени.

— Тамара, вы могли бы…

— Спасибо, я с удовольствием.

Она грациозно встала, сделала реверанс и подала мне руку.

— Я очень люблю эту музыку. Давайте танцевать.

Она начала кружить меня. Когда я остановился, она продолжала танцевать одна. Я крикнул ее имя, потом нежно повторил его, сказав:

— Умоляю, дайте мне проводить вас домой. Я знаю, вы расстроены. Они дали вам успокоительного?

— О, нет, — вскрикнула она, — я не дам вам обмануть себя. Я не позволю вам отвести меня назад в церковь. Я не хочу туда идти. Я хочу остаться на балу.

Я поймал ее за руку; она отдернула ее и опять упала. Я ждал, когда она встанет, но она продолжала тихо лежать на земле. Опустившись на колени рядом, я гладил ее волосы. Она поцеловала мне руку. Резким движением она села, ее лицо придвинулось к моему. Она прошептала:

— Не давайте им забрать меня. Пожалуйста, не давайте. Они это сделают, если вы не будете обнимать меня.

Я обнял ее крепко.

— Никто не заберет, — прошептал я.

— Да, заберут, они уже здесь.

— Кто? — спросил я.

— Священники.

Холод пробежал по всему моему телу, будто меня настигли видения ее больного разума.

— Ты можешь спасти меня, — очень громко сказала она.

— Как?

— Возьми меня. Возьми меня с собой в постель.

Я ласково поднял ее и повел в дом. Вожделение, которое заставило меня дрожать, когда впервые Тамара прижалась ко мне, теперь сменилось нежностью, много сильнее любой страсти, потому что нежность не то, что сладострастие, ненасытное чувство. Она начала плакать. В саду перед домом я остановился и спросил, не хочет ли она посидеть на ступеньках несколько минут. Я думал, что ей неприятно будет плакать в присутствии Петрова, который, наверно, теперь был на кухне и приготовлял неизбежный чай.

Тамара залезла ко мне на колени, когда я сел. Я сказал:

— Плачь, дорогая, плачь.

— Я тебя не послушалась, — сказала она. — Я пошла в поле одна. Там я увидела бабу с двумя детьми. Они были у нее на коленях, и она ласкала их. Я видела, как она целовала детей.

— И поэтому ты плачешь?

— Да. Они выглядели такими счастливыми все вместе, что мне захотелось плакать.

Несколько минут Тамара молчала. Я думал, что она заснула.

— Расскажи, какой была моя мама?

— Очень красивая, как ты.

— Ты никогда не называл меня красивой раньше.

— Нет?

— Нет. Другие папы часто называют своих дочерей красивыми; ты же никогда этого не делаешь.

— Но ты же красивая.

— Ты заставил меня оставить мою куклу там. Я никогда не любила другой куклы, кроме той, которую ты мне привез.

Вдруг она оттолкнула меня и прижалась к стене. Когда я протянул к ней руки, она завизжала. Петров открыл дверь. Тамара вбежала в дом. Разбуженный ее криком, Александр сбежал по лестнице. Он тоже протянул руки к Тамаре, но, увидев ее глаза, отступил. Тамара сорвала портрет царя со стены и поставила его на стол, подперев стаканом.

— Ему нужна была жертва, — сказала она, — и никто из вас не готов был принести ее.

Петров отозвал Александра и прошептал что-то ему на ухо. Александр кивнул. Он пошел наверх и вернулся одетым.

— Вы послали его за доктором? — прошептал я, когда Александр ушел.

— Нет, за амбулансом.

— Вы думаете, это необходимо?

— Да. Это уже однажды было. Вскоре после рождения Александра.

Я думал, что смерть генерала повлияет на Петрова по-другому. Я ожидал, что он будет потерянным, осиротевшим, но, хотя его скорбь была явной, казалось, что он как-то окреп.