— Что собираетесь предпринять?

— Во-первых, свяжусь с ЦАБом [2] . Узнаю адреса всех Медведевых, проживающих в Ленинграде. Попрошу в первую очередь отобрать мне василеостровских…

— Так. Дальше.

— Сейчас же пошлю людей во все детские поликлиники района.

— Однако учтите: ночь…

— Так точно, ночь. Но постараемся разыскать хоть вахтеров. Надо в регистратурах проверить картотеки. Выявить всех Медведевых. По карточкам узнать, кто из детей Медведевых сейчас болен и чем.

— Так. Действуйте. О ходе розысков докладывайте мне каждый час.

— Есть докладывать каждый час.

Галя подумала:

«А почему они ищут только тут, на Васильевском? Может, ребенок живет вовсе в другом районе. Может, просто мать работает где-то здесь. Ну, возле своей работы и заказала лекарство…»

Хотела сказать о своих сомнениях лейтенанту, но промолчала.

Честно говоря, какой-то он… Несолидный… Молод слишком. И такой чистенький, аккуратненький. И зубы сверкают так, будто у него их не тридцать два, как у других людей, а все пятьдесят.

А в кино — умные следователи, они всегда пожилые, не бритые, в мешковатых пиджаках и брюках с пузырями на коленях.

«Впрочем… Пожалуй, он прав, — подумала Галя. — Сперва надо искать на Васильевском. А уж если не найдется здесь, тогда по всему городу…»

О том же думал и лейтенант. Да, сперва — Васильевский. Все равно весь Ленинград за одну ночь не обшаришь. А главное, в аптеке забрали микстуру поздно вечером, около десяти. Значит, кто-то близко живущий. Именно живущий, а не работающий тут: ведь в десять с дневной смены давно разошлись, а вечерняя еще не кончилась…

— Не поступал ребенок Медведев? Нет? Предупредите все пункты «скорой», и «неотложную». В любую минуту может поступить. Да, Медведев. Да, термопсис…

Стеринский позвонил в ЦАБ.

— Вынуждена вас огорчить, — сказала дежурная сотрудница адресного бюро. — В Ленинграде более семи тысяч Медведевых. Пока мы выпишем адреса всех, пройдет неделя.

— А вы отберите только василеостровцев.

— Все равно. Потребуется два-три дня. А сейчас в ЦАБе я одна. Ночь ведь…

— Выезжайте и просмотрите картотеки! — сказал Стеринский оперуполномоченным — Жаркову и Беленькому.

Жарков был молчаливый, а Беленький — говорун. И сейчас Беленький тоже ответил за двоих:

— Есть просмотреть картотеки поликлиник.

«Одно плохо: больные там не по алфавиту, — думал Стеринский, — по адресам. Как же искать?»

За окном уже нетерпеливо фырчали машины, а лейтенант все сидел, приставив кулак к подбородку: неужели просматривать сплошь картотеки всех детских поликлиник района?

— Ничего не попишешь, — вздохнув, сказал он Беленькому. — Придется крутить все барабаны подряд.

— Придется, — согласился тот и шагнул к двери.

— Да! И обязательно проверьте: не отложены ли у врачей отдельно карточки с последними, срочными вызовами? Может, как раз там этот Медведев?!

— Есть!

Машины уехали.

…А дежурка жила своей обычной жизнью. Вот привели пьяного с разбитым лицом и слипшимися в кровавый ком волосами. Вот двое разъяренных мужчин притащили паренька: пытался снять колесо с их автомашины.

Все это было привычно. Семь лет, изо дня в день занимался лейтенант пьяницами и хулиганами, ворами и тунеядцами. Занимался усердно и добросовестно. Однако сегодня все это злило его. На счету каждая секунда, а тут… колесо! Подумаешь! Ребенок гибнет, а они — колесо!

Лейтенант быстро распорядился насчет пьяного. Не задерживаясь на подробностях, составил протокол об автоворишке. Его отправил в камеру, а шумных, возбужденных свидетелей, готовых, кажется, всю ночь рассказывать, как они случайно выглянули в окно, а на дворе этот парень поддомкратил машину и уже снял крепящие гайки с колеса… шумных этих свидетелей лейтенант перебил: «Вы свободны». И, кажется, вызвал их неудовольствие своей поспешностью.

Галя глядела на громкоголосых жизнерадостных автомобилистов с ненавистью. Будь ее воля, показала бы им колесо!

Лейтенант незаметно подмигнул ей. Мол, ничего, мы все это быстро…

Автомобилисты ушли, но, как назло, в дежурку тотчас ввалилась какая-то лохматая тетка.

— Вот, — плачущим голосом причитала она. — Муж! Линейкой…

И подсовывала лейтенанту, и Гале, и дежурному милиционеру свою голову, на которой вспух огромный, с грецкий орех, желвак.

— Муж! Это рази ж муж? Ирод это!