Дошло ли послание? Не утратила ли Магда склонности к дешифровке? Нет ответа и не будет — связь односторонняя.

Полоумная старуха на парковочной площадке едва не влезла под стабилизаторы. Стейтон чертыхнулся, сдал назад, опустил машину на площадку и выскочил из кабины.

— Ви что? — закричал он с акцентом от волнения. — Куда же вы, уважаемая! Можете встать?

Женщина согнулась, одной рукой держась за ребра. Стейтон дал ей руку, помог выпрямиться.

— Вы уверены, что не ранены? Нужно в госпиталь?

Та лишь отрицательно помахала ладонью.

— Нет-нет, спасибо! Уже нормально.

— Я могу что-нибудь для вас сделать? — добавил Стейтон из вежливости, уже успокоившись.

Седая как снег старушка обезоруживающе улыбнулась:

— Можете угостить чашечкой чая и составить мне компанию.

Чаепитие стало расплатой за оплошность. Через двадцать минут у Стейтона уже пухли уши от историй про подруг, родственников, политических деятелей, артистов и журналистов. Видимо, одинокой старушке не часто удавалось выговориться, и Стейтон стал ее случайной жертвой.

— …а что же ей, бедняжке, делать?! — восклицала мучительница. — От такой жизни — хоть на Марс улетай! Ведь нельзя же стерпеть такой несправедливости…

— Справедливости вообще не существует, — машинально отметил Стейтон.

Старушка, внезапно замолчав, посмотрела на него с прищуром. Холодно, как энтомолог на жука. И сказала:

— Вы считаете? А мне кажется, что нет только всеобщей справедливости, потому что это такая же химера, как коммунизм или демократия. А маленькой, локальной справедливости — отчего же не быть?

Стейтон почувствовал себя не в своей тарелке. Подозвал официантку, чтобы рассчитаться, поднялся и начал надевать пальто, давая понять, что рандеву закончено.

— Вы не ответили, мистер Стейтон, — настаивала старушка. — Или вы против того, чтобы хотя бы в малом иногда брала верх справедливость?

— Да ничего я не против… Простите, не расслышал ваше имя?

— Радецкая, — сказала она, — Магда Радецкая.

— Было очень приятно познакомиться, госпожа Радецкая!

— А раз вы в принципе не против, — продолжала неугомонная старуха, — то отнесетесь с пониманием к тому повороту судьбы, который вас ожидает.

Стейтон замер в дверях. Нужно было просто выйти из кофейни, но что-то держало. Обернулся.

— Вы колдунья? — шутливо спросил он.

Магда протянула ему визитную карточку.

— Нет. Но могу сказать и без колдовства, что ваше имущество на «Фридоме» тает на глазах. Захотите исправить ситуацию — обращайтесь.

И первой вышла на улицу мимо ошарашенного Стейтона.

Ольга Сергеевна изучала чертежи «Фридома». Как ни крути, получалось, что придется идти через шахту гравиколодца. Перед глазами то и дело расплывались темные пятна — она не спала уже четвертые сутки.

Для корабля свободного падения оптимальная форма — тор. Проще — бублик. Когда корабль минует разгоняющее его своим притяжением небесное тело, то гравы перекручивают поле, создавая в пустом центральном колодце аномалию до пятидесяти «же». Сам корабль остается в «разреженной» зоне — с нулевым весом — и, как выпущенный из рогатки камень, устремляется по заданному маршруту.

Для создания на пассажирских палубах вертикального «поля комфорта» в один «же» используют внутренние гравиколодцы. Гравитационное поле закольцовывают, в колодцах сила тяжести больше десяти «же» направлена строго вверх.

Ольгу Сергеевну расчеты и выкладки интересовали лишь постольку поскольку. Сейчас она ощущала себя практиком. Состарилось тело, одрябли мышцы, стали хрупкими кости. Осталась только воля — по-прежнему железная, несгибаемая воля. И то хлеб.

Боба третий день дорисовывал заказанный бабушкой набор объемных картинок. К счастью, не задавал лишних вопросов — Ольга Сергеевна была на взводе, потому что до той даты, что она указала Магде, оставалось лишь два дня, а дать повторное сообщение уже было нельзя.

«Нежность» пока держала занятые позиции. Сквозь прорубленную вирусом брешь Ольга Сергеевна накачала сеть «Фридома» программами-перехватчиками, позволяющими внести коррективы в любой информационный поток. И только внутренняя сеть корабля, не соединенная с основной и отвечающая за системы навигации, жизнеобеспечения и распределения энергоресурсов, оставалась пока недоступной.

Такой корабль, как «Фридом», — слишком большой и сложный объект, чтобы команда могла не доверять поступающим из сети данным. Любая ложь, подтвержденная уполномоченной программой, воспринималась как безусловная истина.