Немецкий поэт Райнер Мария Рильке сказал: «Будь у нас возможность видеть дальше, чем пределы нашего знания … тогда, быть может, мы доверяли бы больше нашим печалям, чем радостям. Ведь это минуты, когда в нас проникает что-то новое, что-то незнакомое … все в нас стихает, рождается тишина, и новое … стоит среди этой тишины и молчит».

Среди молодежи Японии после цунами произошла перемена сродни той, о которой говорит Рильке. На протяжении многих лет родители в отчаянии заламывали руки из-за влияния экономической стагнации на изнеженную японскую молодежь «потерянных десятилетий». Для описания этого неприкаянного поколения японские социологи составили целый каталог терминов: фритеры, осознанно избирающие несложные, бесперспективные в карьерном плане виды деятельности; хикикомори, изолирующие себя от общества (некоторые из них никогда не отваживаются даже выйти из своей спальни); паразиты, которые сидят на шее у родителей, довольствуясь их жильем и едой, чтобы позволить себе новейшие электронные гаджеты и одеваться по последнему писку моды. Ко всеобщему удивлению, после землетрясения и цунами эти инертные молодые люди словно пробудились от спячки. Они записывались волонтерами для работы в убежищах и пунктах раздачи пищи, жертвовали деньги в помощь пострадавшим и применяли свои навыки пользования социальными сетями для воссоединения эвакуированных людей с их родственниками и стимулирования правительства к большей открытости в освещении проблем, связанных с аварией на атомной станции. Кроме того, они стали примером для окружающих, задавая тон в правительственной кампании по экономии электроэнергии для компенсации потери ядерных реакторов.

Виктор Франкл, переживший заточение в четырех разных нацистских концлагерях, впоследствии основал собственную школу психотерапии. Он пришел к заключению, что наиболее мощной побуждающей силой для нас является поиск смысла жизни. Согласно Франклу, один из основных способов обретения такого смысла — это наша реакция на неизбежное страдание. «Отчаяние есть страдание, лишенное смысла, — пишет он. — У человека можно отнять все, кроме одного — его последней свободы: в любых обстоятельствах выбирать свое отношение к происходящему».

Жители Японии дают нам образец реакции на стихийное бедствие. Новостные медиа воспевали смирение и выдержку, воистину долготерпение японского народа, — и вполне заслуженно. В противоположность мародерству, которое во многих случаях начинается после катастрофы, японцы добровольно вернули наличные деньги и ценные вещи на сумму, эквивалентную почти 100 миллионам долларов. В течение нескольких недель после цунами тысячи эвакуированных спали в спортзалах и битком набитых вестибюлях, проводя по несколько часов в очереди, чтобы получить бутылку воды и миску риса. Когда год спустя я посетил зону землетрясения, четверть миллиона японцев по-прежнему обитали во временных жилищах — вагончиках размерами четыре на двенадцать метров наподобие тех, которые повсеместно встречаются на стройплощадках. Их реакция разительно отличалась от ропота и беззакония, последовавших за ураганом «Катрина» в Новом Орлеане.

Как это ни печально, у Японии есть большой опыт по устранению последствий катастроф: в 1923 году землетрясение в Канто унесло жизни 140 тысяч человек; в результате землетрясения 1995 года в Кобе погибли 6400 человек, а материальный ущерб составил 100 миллиардов долларов. Но что примечательнее всего, этот народ поднялся из пепла после Второй мировой войны, оставившей им три миллиона погибших и многие города в руинах, не говоря уже о постоянном проклятии радиоактивных осадков.

Истинная сила любого общества видна по тому, как оно относится к своим наиболее уязвимым членам, и мы на Западе можем извлечь из примера Японии немало уроков. Как осознало неприкаянное поколение японцев, даже сам процесс отклика на нужду способен наполнить жизнь новым смыслом.

Антрополог Маргарет Мид во время лекций часто задавала аудитории вопрос: «Что, на ваш взгляд, является самым ранним признаком цивилизации?» Она выслушивала ответы наподобие «глиняная посуда», «железные орудия труда» и «первое окультуренное растение», а затем объявляла: «Вот мой ответ», — и поднимала над головой человеческую бедренную кость — самую большую в ноге — и указывала на утолщение в месте сросшегося перелома.

Как отмечала Мид: «Подобные признаки лечения никогда не обнаруживают среди останков самых ранних и диких сообществ. В их скелетах мы находим признаки насилия: пробитое стрелой ребро; проломленный дубинкой череп, — но эта зажившая кость показывает, что кто-то заботился о травмированном человеке: охотился вместо него, приносил ему еду, служил ему, жертвуя чем-то в ущерб себе». В противоположность природному правилу «выживания сильнейшего», мы, люди, оцениваем цивилизованность на основании нашего отношения к самым уязвимым и страдающим.

Ведущий детских телепередач Фред Роджерс рассказывал, что, когда в детстве он слышал о какой-нибудь катастрофе или стихийном бедствии, его мама говорила ему: «Ищи помощников, Фред. Каждый раз, когда случается что-нибудь ужасное, всегда есть те, кто спешат на помощь». Мы в США увидели яркий пример этого, когда десять пожарных из Техаса бросились к пылающему заводу по производству удобрений и все погибли от последовавшего взрыва. На Бостонском марафоне после взрыва первой бомбы зрители бросились врассыпную, а медицинский персонал поспешил к раненым, став жертвами второго взрыва. Некоторые из бегунов, только что преодолевших сорокакилометровую дистанцию, продолжали бежать к ближайшим больницам, чтобы сдать кровь. В тот вечер тысячи бостонцев открыли двери своих домов для ошеломленных гостей марафона, нуждавшихся в ужине и ночлеге.

Ньютаун в штате Коннектикут продемонстрировал потрясающую общественную реакцию на бедствие, совершенно отличающееся от постигшего Японию. Оно было гораздо менее масштабным и причинено непосредственно самими людьми.

Один психолог на пенсии, который жил напротив начальной школы «Сэнди-Хук», выглянув утром 14 декабря в окно, увидел необычную картину: четыре девочки и два мальчика посреди учебного дня сидели на лужайке перед его домом. Когда он подошел к ним, один из мальчиков воскликнул: «Мы не можем вернуться в школу! Нашу учительницу, миссис Сото, убили. Теперь у нас нет учительницы». Пригласив детей в дом, пенсионер принес им игрушки и угостил соком, в ходе разговора пытаясь выяснить, что же случилось. Затем он позвонил властям. «То, что я по специальности психолог, не имело тут никакого значения, — объяснял он позже хвалившему его репортеру новостей. — Я отреагировал просто как дедушка».