Когда-то они учились вместе, в пятом или шестом классе даже сидели за одной партой: Иван — маленький заморыш, худенький, желтолицый, и Василь — здоровяк переросток, плечи как у настоящего мужчины. Как-то сталось само собой, что Василь взял опеку над Иваном, защищал его от старших и сильнейших одноклассников. И что-то с тех пор искреннее, трогательное, может, даже нежное осталось между ними.

Они поздоровались.

— Приехал к матери? — спросил Василь. Голос у него был густой, грубый, говорил он как в бочку. Иван улыбнулся, агакнул.

— То добре… — Василь сразу переключил внимание на другое: — Надо стулья убрать, пока никого нет. Танцы будут. — Василь оставался Василем. Он не любил затяжных церемоний и напрасной траты слов. Зачем слова там, где все и без них понятно.

— Как твои мужики растут? — спросил Иван. У Василя были близнецы.

— Растут здоровые, как медведи. Скоро батьку за грудки возьмут, — засмеялся Василь.

Иван помог ему забросить на сцену сбитые в ряды стулья, занял руки журналом. Василь снова взял баян, начал ловить какой-то мотив.

Клуб постепенно заполнялся. За столы набилось мальчишек, порасхватывали шашки и шахматы. На стульях у стен, как ласточки на проводах, вертелись девочки-школьницы, натягивая на острые коленки коротенькие юбочки, зыркали друг на друга, на Ивана.

— Василь, включи радиолу, — канючили они, но Василь словно не слышал их — тихонько пиликал на баяне, гонялся за своим мотивом, а тот никак не давался. Василь снова и снова ловил его, пока наконец не добился своего, и, радостный, довольный, расплылся в улыбке, проиграл несколько раз от начала до конца…

— Успеете еще ноги набить, — наконец сказал девочкам. — Лучше пошли б да юбки понадставили, пока кавалеров нет.

— А нам хорошо и в таких, — засмеялись те.

На улице было тихо, и вдруг в этой тишине послышались смех, шум, крики, распахнулась дверь, и в клуб неспокойной, шумной гурьбой ввалились веселые, пьяноватые люди, и сразу в клубе стало тесно и весело. Впереди шла и вела всех тетка Ольга. Были здесь Иванова мать, и Грипина, и Надя, и Лёха. Мать с порога увидела Ивана, улыбнулась ему.

Тетка Ольга с непокрытой головой, волосы собраны в узел. Она в новом темно-зеленом платье, руки раскинуты в стороны, словно плывут в воздухе, в правой — платок, левая свободная… Тетка Ольга как вошла, так и потянула всех за собой кругом, высоко подняв голову, глядя то вперед, прямо перед собой, то под ноги себе, притопывая и напевая:

Она шла по кругу, взмахивая руками в такт песне, и вслед за ней, как цыплята за курицей, двигались другие танцоры и тоже пристукивали каблуками, взмахивали руками.

Иван глядел на тетку Ольгу и не узнавал: кажется, и фигура у нее еще ничего, и голос приятный… И словно чем-то горячим полоснуло по глазам и от этой немудрящей и, казалось, давно забытой песни, и от этих неумелых, давно отвыкших от танцев танцоров…

— Музыку! Василь, музыку! — закричали танцоры.

— Давай падыспан!..

— Падыспан!

Василь уселся поудобнее и рванул баян. Танцоры пошли в круг.

Кто-то дотронулся до плеча. Иван повернулся: Нона!

— Добрый вечер, Иван.

— Добрый вечер, — обрадовался Иван.

— Гляжу, пропадает человек. Вокруг музыка, веселье, а он киснет. Думаю, пойду расшевелю…

— И хорошо сделала…

— Тогда пошли танцевать.

— Я плохой танцор…

— О боже, слышишь ли ты меня? Девка уговаривает хлопца танцевать, а он упирается. До чего мы дожили. Падыспанец — легкий танец, его легко танцевать… — запела Нона, входя в круг. — Не забыл?

— Припоминаю…

Иван уже и не помнил, когда танцевал эту падеспань, так это было давно, но быстро приноровился к танцу и незаметно для себя вошел во вкус. Ему нравилось и это плавное прохаживание с коленцами, с притоптываньем, и кружение, и смена партнеров, и нехитрая и такая знакомая музыка.

— Ты легко танцуешь, — сказал Иван Ноне.

— Неужели? — словно усомнилась она, не глядя на него. Нона явно подзадоривала, и Иван принял ее намек.

— Если б можно было жить одними танцами, я хотел бы всю жизнь танцевать… с тобой…