— Ищи! — уже строже приказал Игнат.

Галус снова вышел на след, но вскоре задержался возле молоденькой березки, поднял ногу, отметился, вернулся обратно и снова сел.

— Что это с тобой сегодня? Дома чужих людей не почуял, а тут… — разозлился Игнат. Подозвал собаку, взял за ошейник, выхватил ремень из штанов и, сложив вдвое, принялся учить, приговаривая: — Ты будешь гонять? Будешь гонять? Во тебе! На тебе! Вопщетки, не хочешь гонять? Так я тебя погоняю! На тебе! Во тебе! На тебе! Во тебе!

Собака скулила, дергалась, пыталась вырваться, но рука у Игната была крепкая. Наконец рука расслабилась, и Галус вырвался. Отбежал и принялся зализывать побитые бока. Зализывал и скулил, плакался. Плакался и виновато поглядывал на хозяина.

— Поскули мне, поскули, так еще добавлю! — говорил Игнат, набивая трубку. Долго не мог распалить махорку: дрожали руки. — Поплачься мне, поплачься, — повторял больше для себя, нежели для собаки. И правда, ему было не по себе. Разве это дело — бить собаку? Таким порядком многому ли научишь. Хотя опять же: не побежишь сам по следу — Ну! — прикрикнул Игнат, стараясь скрыть в голосе свою неправоту.

Галус посидел еще немного, затем покорно встал, отряхнулся от снега, вышел на след и пропал в кустах. Спустя минут пять зацахлил: «Ах! Ах! Ах!»

— Ну во. Выходит, что и ты не можешь без понукания делать свое дело, — сказал вслух Игнат, опять-таки скорее из желания оправдаться перед самим собой.

Он прошел немного вперед, ближе к лесу, и стал под невысоким раскидистым дубком на краю прогалины. Прогалина глубоким острым клином врезалась в ельник, и стоило Галусу завернуть зверя назад, тот уж никуда не денется, выскочит на открытое место.

На какое-то время собака затихла, потом голос ее послышался снова, только уж левее и глубже в лесу. «Ишь ты! Не дура, не хочет вылазить на чистое, пошла в чащу», — подумал Игнат о лисе, хорошо зная тот глухой, забитый ломьем и корягами молодой ельник, куда вел след. Правое крыло ельника огибало осочное болото, левое упиралось в старый лес. Он хорошо представлял лису, как легко она идет между деревьями, обминая кочки и кучи валежника. Остановится, присядет, напряженными ушами ловя голос собаки, может даже подпустить ее близко, а затем махнуть в другую сторону. Непросто будет Галусу выгнать ее оттуда: придется взять большой круг, да все по той же чаще, чтобы завернуть сюда. Завернет.

Вопщетки, что ни говори, а собака добрая. Недаром Павел Шамаль отдавал за нее свою суку и двести рублей в придачу: «От-д-дай мне ее, а я с ней н-на в-волков бу-буду ходить, а т-тебе и с-суки хватит на зайцев и б-бе-лок». Умник нашелся.

Игнат прислушался: Галус не давал о себе знать. Не иначе потерял след. Что-то с ним сегодня не то. Хотя даже у человека не всегда спросишь, что с ним, а это же собака. И не спросишь, и сама не умеет сказать.

А работник Галус отменный. С ним можно идти и на волка, и на кого угодно. И ко двору пришелся. Уж на что Марина строга к собакам, а и ей он нравится: и накормит, и в хату пустит погреться.

Однако где ж он и почему молчит? Это уже не нравилось Игнату. Не иначе потерял след и сейчас прибежит с виноватыми глазами.

Вокруг было тихо и глухо, как ночью. Белый, аж слепит глаза, снег, контрастно черные, словно обугленные кусты. Сверху сорвался комок снега, разбился о шапку, угодил за воротник. Игнат передернул плечами, мокрое потекло по спине. Галуса не было слышно, и Игнат не вытерпел, двинулся по следу сам.

След вел сперва по краю кустарника, вдоль поля, затем через болото свернул в сторону леса. Тут Галус набрал свой обычный гон, шел ровными размашистыми скачками. Его разлапистые следы четко значились рядом с лисьей цепочкой.

И здесь, на болоте, застарелый снег был прочен, точно утоптали его. Игнат легко шел поверху, и сам не заметил, как побежал. Бежал, будто и впрямь догонял кого-то. Некое неведомое беспокойство гнало его вперед. Вместо того чтоб стоять, как всегда, в засаде и ждать, когда зверь выйдет на него, он сам бежал по следу, словно гончак. Бежал гончак за гончаком.

Болото кончилось, и Игнат остановился, прислушался: не донесется ли знакомое «Ах! Ах! Ах!». Кругом стояла мертвая тишина.

За болотом след, как и предполагал Игнат, свернул в чащобу. Продравшись сквозь лозняк и крушинник, Игнат ткнулся в молодой ельник. Гуще всего он был по краю, по-над болотом, дальше поредел, и Галус тут вновь перешел на свой размашистый бег.

Уже с полчаса Игнат шел по следу, хорошо упарился, расстегнул верхние пуговицы фуфайки. Перед ним стояло несколько старых елей, дальше угадывался просвет, должно быть давнишняя вырубка, и Игнату вдруг тюкнуло в голову: «Вопщетки, сдурел я, не иначе. Бегу вслед за собакой. Догоняю ее?..»

Мысль эта была так неожиданна и проста, что Игнат сбавил шаг, а приблизившись к старым елям, и совсем остановился. Решил закурить. Полез в карман за кисетом, взял щепоть махорки. Уминал ее в трубку и смотрел перед собой. В прогалине между серыми стволами, сквозь щетку подлеска, метрах в десяти разглядел небольшую поляну. На ней что-то перемещалось, металось, вроде катался огромный серый клубок. Оттуда же доносилось глуховатое недовольное гырканье.