Другое дело — Русаков. Этот на серьезные перестановки сейчас не решится, иначе сразу же лишился бы своей последней поддержки и в Политбюро, и в целом, во всех более или менее влиятельных государственных структурах.

Немного отвлекшись от размышлений, Корягин по внутренней связи потребовал от полковника, сидевшего в приемной, выяснить, как обстоят дела. Не забыв поинтересоваться при этом, что слышно в Главном разведуправлении Генштаба: они там хотя бы поняли, что происходит сейчас в стране? Или пока что, как всегда, пребывают в приятном неведении?

— Будет доложено, товарищ генерал, — полусонно отчеканил полковник.

Вернувшись из Лондона, Русаков какое-то время действительно пребывал под эйфорическим воздействием встречи с руководителями западных стран. Общение с сильными мира сего для «прораба перестройки» было важно само по себе, независимо от политической ситуации, вызвавшей это общение, и его конечных результатов.

У Русакова почему-то давно сотворилась иллюзия, что он принят в этот аристократический клуб даже не как лидер страны, а сам по себе, как личность. Право встречаться с лидерами многих государств генсек-президент расценивал, как одну из вершинных возможностей той власти, которой он изначально наделен в своей собственной стране; и в то же время — как один из способов укрепления своего изрядно пошатнувшегося авторитета.

Впрочем, из аналитической записки, которую Корягину подготовили спецы по США, тоже следовало, что за океаном рейтинг русского президента значительно выше, нежели в Союзе. В ней прямо говорилось, что в администрации Джорджа Буша полагают: «Как лидер великой державы Русаков свои возможности практически исчерпал». И что в правительственных кругах ведущих стран давно пришли к выводу: настало время определиться с кандидатурой человека, способного сменить «главного прораба перестройки» на этом посту.

Да что там — за океаном?! По убеждению самого Старого Чекиста и многих его сподвижников, Русаков давно представал личностью основательно потускневшей. Больше чем на «агента влияния» областного масштаба не тянувшей. А в том, что «прораб» давно стал «агентом влияния», и, волей или неволей, действует по сценарию, задуманному всемирным еврейско-масонским центром, в этом шеф госбезопасности уже ни на минуту не сомневался.

Чтобы не потерять эту мысленную нить, Корягин тут же извлек из кейса записную книжку и пометил себе: «Русаков. Связь с масонством? До 1 октября».

Впрочем, кем там в действительности представал все эти годы Русаков и по чьему заданию действовал, — со всем этим «контора» разберется со временем. Пока же этот человек все еще был наделен властью президента страны — вот с чем приходилось считаться.

Известны ли были «прорабу перестройки» выводы того секретного совещания в ЦК партии? В деталях, очевидно, нет, ведь было оговорено, что решения этой компартийной сходки остаются совершенно секретными. Но Корягин не сомневался, что кое-что до слуха Русакова все же просочилось, поскольку через два дня после этого «благородного собрания» он вдруг занервничал, всполошился и бросился за советом к нему, председателю комитета госбезопасности.

Поначалу, наверное, рассчитывал, что шеф КГБ раскроет ему все нити «компартийного кремлевского заговора». Но Корягин на это не пошел. Ставить в этой ситуации на Русакова — значило ставить на «серую лошадку». А на «серую» в такой игре ставить было не принято, уже хотя бы из соображений престижа.

В то же время сам Русаков прекрасно понимал, что поддержки госбезопасности, единственной структуры, которая еще способна спасти его, можно добиться только покаянием, клятвой верности социалистическим ценностям и коммунистическому выбору. Тогда-то и родилась канва операции «Дорос», или, как теперь, уже в расширенном варианте, именуют ее генералы — «Киммерийский закат». В основе которой — хитромудрый заговор против Президента с использованием вполутемную самого… Президента.

…Впрочем, все это — голая аналитика. Реалии же представали все более суровыми; и прежде всего потому, что времени-то, времени оставалось в обрез. После возвращения с юга Русаков намеревался тут же приступать к подписанию союзного договора, пункты которого в кремлевских кругах уже, по существу, никого не устраивали. Тем более что стало ясно: прибалты договор вообще подписывать не собираются, грузины — тоже. Армянам и азербайджанцам еще можно было выкручивать руки и прочие части тела. Но даже такие меры устрашения уже не гарантировали, что подписи их руководителей в конце концов появятся.

— Товарищ генерал армии, разрешите доложить! — позвонил по внутреннему порученец.

— Только предельно кратко.

— У нас все по плану. Никаких волнений в «Аквариуме» и в других силовых структурах пока не замечено. Наши подразделения отслеживают ситуацию в столице и в республиках. Там тоже пока что все в пределах.

Корягин метнул взгляд на постепенно наливающееся предрассветной синевой окно. Время замерло. Само небо оттягивало приближающийся рассвет, который должен был взорвать не только страну, но и всю эту, как изрекал один борзописец «устоявшуюся буржуазную тину европейского благополучия». И только так! «Мы наш, мы новый мир построим…» Но, даже взбодрившись, шеф госбезопасности вдруг почувствовал себя смертником, которого как раз сегодня, на рассвете, поведут на казнь.