Вот этот механизм избавления от Смуты, для которого необходимо Чудо, и есть повторяющийся, раз за разом воспроизводимый алгоритм русской истории. Русское православное сакральное государство, наследовавшее Византии и впитавшее в себя ордынскую управленческую традицию, выносило свой тип отношений с народом и элитами: государство легитимно тогда, когда оно, обращаясь к народу, «укорачивает» элиты, заставляет их работать на общий державный интерес. Когда и если государство ослабевает, элиты начинают добиваться политических прав, по сути, привилегий для себя, гарантий от «укорота». Когда и если они добиваются этого, государство теряет легитимность, потому что с народом так не договаривались. Политическая революция, как замечал Василий Ключевский, переходит в социальную, то есть истребление высших классов низшими, элиты обращаются за помощью и гарантиями защиты к внешнему врагу, разрушая государство. Для восстановления которого и необходимо Чудо. То есть нравственное мировоззренческое религиозное отрезвление страны. Таков механизм всех трёх русских смут. В первую Смуту вера, нравственные и религиозные скрепы сработали, и потому случилось Чудо. А во вторую все эти скрепы рухнули, и потому случилась неизбежная резня. То есть механизмом восстановления государства стала резня. В третью Смуту мы сохраняем шансы и на то, и на другое. Потому что государство наше будет всё равно восстановлено любой ценой. Но при этом не хотелось бы, чтобы эта цена была совсем «любая».

Есть ещё один механизм в новой русской истории, являющийся приобретением нашей исторической эволюции, точнее, петровских реформ. Западнообразный культурный слой был жёстко и искусственно имплантирован в Россию с разрушением традиций, уклада, всего строя — «синкретизма» национальной жизни в рамках форсированной принудительной модернизации. При всех проблемах и последствиях для развития страны эта модернизация представляется всё-таки необходимой (хотя о её формах можно поспорить). Поскольку с выходом России в пространство европейской политики вопрос стоял о сохранении России как субъекта этой политики или о превращении в объект, то есть, по сути, утрате самостоятельной государственности. Вот этот культурный слой, в дальнейшем воспроизводимый, и стал постоянной проблемой, «занозой» русской истории, унаследовав традиционное отношение допетровских элит к государству и прибавив к ним принципиальное «родовое» западничество.

Этот «культурный» слой и является в значительной своей части носителем той самой русофобии, о которой пишут авторы «Русского урока истории». Русофобии, которая является патологическим отражением ненависти к единственной в мире стране, которая не была покорена, побеждена, то есть «оцивилизована» в единственной доступной Западу манере. Поэтому эта страна не может считаться цивилизованной и подлежит неизбежному «оцивилизовыванию». Вот эту патологическую идеологию «недоевропейскости», «недоцивилизованности» России и разделяет известная часть западнического «культурного» слоя, превращая его раз за разом в «пятую колонну», инструмент в руках врагов России, её мировоззренческих и геополитических конкурентов. Этот слой, на современном этапе российской истории именуемый креаклами, и является самой серьёзной угрозой существованию России. Потому что победить её «снаружи» не удавалось никогда.

А изнутри… Это и есть, наверное, главный урок русской истории. Как обычно, невыученный.

На самом деле идея мессианского предназначения Америки была заложена ещё отцами-основателями. Это, можно сказать, американская государствообразующая идеология.

«Мы должны помнить, что будем, как град, стоящий на верху горы, и взоры всех людей будут устремлены на нас», — писал Джон Уинтроп, лидер группы английских пуритан, высадившихся в Массачусетсе в 1630 году.

«Некоторые нации, можно сказать, рождены для власти, другие достигают её или пытаются сделать это. Только о Соединённых Штатах будет справедливым заявить, что власть возложена на них», — писал спустя 325 лет Джон Фостер Даллес, госсекретарь США.

Заметьте, божественная санкция осталась. Притом что санкционирующий всю эту историю американский бог радикально перестроился. Пуританский образец света и совершенства — такого совершенства, ради которого можно физически уничтожить не только его врагов, но и всех, кто случайно попался под руку, — претерпел за последующие годы такие изменения, что отцам-основателям в страшном сне не снились. Тем не менее, этот идол по-прежнему требует человеческих жертвоприношений.

«Продвижение свободы требует сначала сдерживания, а затем и ликвидации противостоящих ей сил, будь то отдельные лица, движения или режимы», — заявил в 2002 году Майкл Макфол, ныне посол США в России.

Надо заметить, что у нынешнего президента Обамы меньше всего охоты повторять эти американские мантры. Бедный Обама вынужден отбиваться и заискивать перед наседающими на него мессианцами, устроившими ему сейчас вот, например, бюджетный кризис (природа и последствия которого — отдельная тема. Здесь можно сказать только, что, конечно, сейчас Обаме дадут напечатать ещё денег. Но при этом — поизмывавшись по максимуму).

Если серьёзно, тут впервые, может быть, за долгие годы политические разногласия в Америке носят такой глобальный мировоззренческий характер. Обама как раз и пытается вернуть американцев домой к своим реальным проблемам. Хотя бы оттуда, откуда ему позволит обязанность нести невыносимое, в том числе и для бюджета, бремя глобального американского лидерства. На самом деле это, кстати, борьба не только против Обамы, но и внутри самого Обамы. И ненавидят его за саму возможность этой борьбы. Потому что никакой такой борьбы внутри Маккейна или, например, дамочки Клинтон в принципе быть не может.

Удастся ли Обаме вернуть Америку домой, сказать сложно. Но можно сказать одно: если это не удастся, Америка надорвётся под тяжестью своей миссии, как надорвался и рухнул СССР. Притом что миссия эта в нынешнем виде ничего, кроме исключительной самонадеянности и исключительного цинизма, под собой не имеет.

…На самом деле мы тоже исключительные. Наша исключительность в том, что мы единственная страна, которая не была покорена — насильно «оцивилизована» — западными миссионерами. Наша исключительность в том, что мы остаёмся, по сути, единственными открыто отстаивающими базовые европейские христианские ценности. Наша исключительность в том, что мы всех таких «исключительных» видели в одном месте.