Девятой, новой великой культурой, которая должна прийти на смену семи предыдущим и угасающей европейской, Освальд Шпенглер считал пробуждающуюся русско-сибирскую цивилизацию… Но что может немец понимать в наших колбасных обрезках, тасуемых между непереводимыми оккамовыми бритвами «авось» и «откат»?

Чтобы понять, что такое русский дух (не нынешний, тем более, нынешне-московский, а некий абстрактно-исконный), достатошно «Любовь и голуби» посмотреть. Вроде того, как в космический зонд, отправленный к далёкой планете, CD-болванку закладывают с фильмами и песнями: чтобы инопланетяне, если что, имели представление. Молодые таджики, однако, вряд ли это смотрят, вряд ли знают они, так же, как и большинство наших, что это за серп такой, а может, и для чего молот. Для пущей глубины можно Лукоморье пушкинское прочесть или даже «Зачарованного странника» попробовать осилить (Соловьёва с Победноносцевым не надо штудировать). Чтобы их беспокойный дух понять, а заодно и суть исторического конфликта, в эпоху, когда то, что было полвека назад, школьникам до какого-то ВОВ сокращают, можно как раз вовремя подоспевший фильм «Орда» посмотреть – на костюмы, конечно, изрядно потратились…

Начало XXI века: плащ-дождевик, как презерватив, раскатывается – цветной-полупрозрачный, персональный и доступный, всесезонный, зимний – на ходу, из свёрточка в руке…

Но это только, как оказалось, да простит меня Майринк, ангел западного окна. Через несколько месяцев после нашего заселения появился и в течение месяца был полностью осознан феномен восточного окна (хотя наименования им, наверное, подошли бы как раз наоборот). Не поворачивается язык писать всё со словом «был», поскольку и сейчас то же происходит…

Прямо под окном кухни с завидной регулярностью стали раздаваться выкрики «Вовк!». Кто-то, подходя, откашляется, вовкнет пару-тройку раз и тут же, не успеешь выглянуть в окно, исчезает. Даже не выкрики, а как резкое тявканье собаки – большой такой и с придыханием: «Бофк!».

То ли Ангелина Вовк тут проживает, то ли Вовка какой-то… Впрочем, Ангелина Михайловна, я специально заглянул в биографию, ныне муниципальный депутат, и если к ней и стекаются со своими нуждами люди, то всё это в каком-то далёком округе «Арбат»… Да и здесь мы, честно говоря, уже по вокалу определили, кто и с какими надобностями стекается: в России жизнь на первых этажах пятиэтажек не очень разнообразна – даже в Москве…

Так и есть, это, оказалось, местный представитель свободной творческой профессии, старожилам известный и от пейзажа, если б было кому наблюдать, неотъемлемый; с лицом то красным, то сизым, опухшим подчас до полной заплывшести, большую часть года фигурирующий в как бы венчающей его благородные, коротко стриженые седины ондатровой шапке – но не с распущенными, как у дедка какого фольклорного, ушами, а с подвязанными и зачёсанными, немного сдвинутой если не на глаза, то на лоб, что ещё в начале 1980-х считалось признаком если не прямо шика и благородства, то уж точно принадлежности к приличным людям, заработавшим себе на хлеб (поверх его куска) ещё и кусок колбасы.

В его облике и теперь проглядывает некое благородство: ходит он как-то подчёркнуто прямо (для современной неблагородной породы, произошедшей, видимо, как раз от подобных предков, характерна некая рахитическая колченогость – запечатлённая, иногда кажется, даже в покрое джинсов! – а уж тем более оное характерно для прирождённых наездников гастарбайтеров, по-прежнему будто так и обнимающих что-то ногами); одёжка его, отсылающая в те же 80-е, всегда чистая, иногда меняется (один раз он, видно, постирался и предстал в спортивном костюме в стиле Олипиада-80!), даже стрелки на брюках, если это не джинсы, наглажены! Скорее всего, в прошлой жизни он был военным.

Похож он, особенно когда небрит, на Леонова в роли Доцента из фильма «Джентльмены удачи» – настоящего, злого, но бывают и прояснения (особенно когда брит) в духе персонажа-двойника положительного. Зовут его по-прежнему благородно – Игорь.

Однако в этой жизни, в так называемом нашем мире или измерении, он, как вы уже догадались, не человек, но некое явление, так сказать, регулярно-спорадическое, спорное даже, хотя подчас вроде бы и антропоморфное. (Хотя и большинство идущих под окнами, по сути, имеют те же характеристики – возникающей и затухающей чумовой акустической волны.) Как впоследствии выяснилось в процессе долгих наблюдений, на короткий миг, допустим, часов в семь утра, он возникает перед нашим кухонным окном (которое, как уже говорилось, соседствует с дверью в подъезд) и, хрипло-алкашовски прокашлявшись, крайне очерствевшим похмельным вокалом, с экспрессией разбесившегося на сцене рок-идола или юнца-тимуровца какого-то, вскрикивает: «ВОВК!» Продолжается это буквально каких-то полминуты, даже меньше: загадочный пароль (аббревиатура?) произносится с довольно пропорциональными интервалами два-три раза (иногда четыре-пять), и пока спросонья успеваешь подбежать к кухонному окну и его расшторить, видение успевает исчезнуть.

Повторяемость явления (в среднем три-четыре раза в день) привлекла к нему внимание: далее оно стало совсем устойчивым и навязчивым, всё равно что то же кочевье под своим окном нашего центрально-азиатского, в меру колченогого друга (а по весне тут целое роение – как будто улей хочет отроиться! – его коллег и родственников), разве что для слуха и души вовканье сие более родное, ведь всё же «русским духом пахнет».

Мы сразу провели разведку и смекнули, что, действительно, адресуется он к кухонному окошку на втором этаже, почти прямо над дверью, с вечно раскрытой створкой (и зимой и летом, и круглосуточно!), неприличной по обветшалости занавеской и почерневшей сеткой. В ходе усиленных наблюдений выяснилось, что помимо непонятных звуковых сигналов загадочному Вовке (его персона, это мы поняли, наиболее энигматична, если уж не мистична) подаются ещё и такие же малопонятные визуальные, а иногда к каноническому вовканью ещё прибавляется короткий текст, разобрать который на первых порах не представлялось возможным.

Впрочем, догадаться, чему посвящены и жесты и слова, до какой-то первобытной расчеловеченности раскоординированные и искорявленные, конечно же, нетрудно. А вот функциональное, утилитарное назначение их неочевидно. Неведомому Вовке то показывалось чирканье отсутствующей спичкой или зажигалкой, поднесение ко рту сигареты (иногда наличествующей), то ещё более замысловатые виртуальные манипуляции – предположительно – с ёмкостями и жидкостями. После всего этого, длящегося очень недолго и сопровождаемого столь же стремительным и небрежным мимическим спектаклем (хочется сказать – балетом), следовала небрежная, а иногда с каким-то значением или намёком отмашка рукой, после чего Игорь, будто отряхнувшись и опомнившись, решительно отправлялся по диагональной тропинке под окнами в сторону метро и прочих градообразующих заведений. При этом, он, естественно, едва перейдя в поле зрения наших окон, сразу закуривал.