— Хватит, Стэн! Не надо.

— Тогда говори.

— Ладно, какая, вообще, разница? — устало согласилась она. — Он был… он был никудышным человеком.

— Он был ленивой, тупой мексиканской свиньей, несмотря на все твои попытки научить его хоть чему-то. Верно?

— Я… да.

— Тогда повтори.

— Камилла… Камилла был ленивой, грязной мексиканской свиньей.

— Выпьем за это. — Филдинг сошел с каминной плиты и двинулся через всю комнату к графину с виски. — А как насчет тебя, Пината? Ты ведь тоже мексиканская свинья? Выпей же за еще одну свинью, которая оказалась не столь удачлива в своих играх!

Пината почувствовал, как кровь хлынула ему в лицо. «Мексиканская свинья, скоро очередь твоя, грязью смажь свой длинный нож… — Старое оскорбление отозвалось острой болью, как в детстве. — …ты для полюса негож». Чувство гнева, охватившее Пинату, было направлено вовсе не против Филдинга. Он вдруг понял, что этот человек, несмотря на всю свою агрессивность и грубость, страдает, может быть, впервые в жизни от нравственной боли, такой же острой, как та настоящая боль, от которой умерла миссис Розарио. Пината никак не мог понять, в чем причина этой боли, так же как понимал, не будучи специалистом, только внешнюю причину смерти миссис Розарио.

— Тебе лучше больше не пить, Филдинг.

— А, проповедничек, снова завелся! Да? Налей-ка, Дэйзи, детка, мне стаканчик. Будь хорошей девочкой.

Дэйзи чуть не плакала, в глазах у нее стояли слезы:

— Хорошо, папа.

— Ты ведь всегда была хорошей деткой и любила своего папочку. Правда, Дэйзи, детка?

— Правда.

— Тогда поспеши. Меня мучит жажда.

— Сейчас.

Она налила ему полстакана виски и отвернулась, словно для того, чтобы не видеть, как он пьет, не чувствовать эту страшную зависимость, от которой он не мог избавиться.

— Что будет с моим отцом? — спросила она Пинату. — Что они ему сделают?

— Я думаю, ничего, — голос Пинаты звучал куда нежнее, чем того требовали обстоятельства.

— Сначала им понадобится меня найти, Дэйзи, детка, — заметил Филдинг. — А это будет непросто. Я и раньше исчезал без следа, и теперь сумею. Можно сказать, за эти годы у меня появился подлинный талант. Этот бойскаут, — он нацелил на Пинату указательный палец, — может петь своим дружкам из полиции сколько влезет. Бесполезно. Против меня нет улик, кроме тех, что я ношу внутри себя. А к ним, что ж, к ним я уже привык.

Он легко и нежно погладил Дэйзи по волосам.

— Я справлюсь. Не волнуйся за меня, Дэйзи, детка. Я буду то тут, то там. Как-нибудь даже черкну тебе пару строк.

— Не уходи так, так быстро, так…

— Ну, ну. Ты слишком большая девочка, тебе уже нельзя плакать.

— Ну, пожалуйста, не уходи, — просила Дэйзи.

Но она знала, он сейчас уйдет, а она снова начнет его разыскивать, будет узнавать его лицо среди чужих лиц, видеть в пролетающих мимо автомобилях, за закрывающимися дверями лифтов.

Она попыталась обнять его. Он быстро сказал: «До свидания, Дэйзи» — и рванулся к двери.

— Папа…

— Не называй меня больше папой. Кончено.

— Подожди, Филдинг, — сказал Пината. — Не для протокола. Что такого сказал или сделал тебе Камилла, что ты пришел в такую ярость и убил его?

Филдинг не ответил. Он обернулся и посмотрел на бывшую жену ненавидящим взглядом. Затем вышел. Дверь закрылась за ним со стуком, похожим на последний удар молотка, которым забивают гвозди в крышку гроба.

— Почему? — спрашивала Дэйзи. — Почему?

Ее тихий печальный шепот, казалось, бился во всех углах комнаты в поисках ответа.

— Почему это должно было случиться, мама?

Напряженная и молчаливая, миссис Филдинг сидела подобно снежной статуе, ожидающей первых смертоносных лучей солнца.

— Ты обязана мне ответить, мама!

— Да, конечно.

— Прямо сейчас!

— Хорошо.

Со вздохом облегчения миссис Филдинг встала. Она что-то незаметно достала из кармана и теперь держала в руке. Это был конверт, пожелтевший от времени, обтрепавшийся на сгибах — видимо, его сотни раз доставали из карманов, ящиков письменных столов, укромных уголков, сумок, а потом прятали обратно.

— Оно пришло тебе, Дэйзи, много лет назад. Я никогда не думала, что мне придется его отдать.

— Почему ты спрятала его от меня?

— Твой отец объяснил это достаточно ясно.

— Значит, ты его читала?

— Читала? — переспросила миссис Филдинг голосом, полным смертельной усталости. — Сотни, тысячи раз… Я сбилась со счета…

Дэйзи взяла конверт. Дрожащей рукой, незнакомым почерком на нем было написано ее имя и старый адрес на Лаурел-стрит. На почтовом штемпеле стояло: Сан-Феличе, 1 декабря 1955 года.