«Настоящим даром торжественно заявляю, — громко читал адвокат, — что земли, движимое имущество, дом, доходы, ренты и вся остальная собственность Франсиско Бел Менте, будут управляться по доверенности будущим мужем Порции Бель Менте и что этим мужчиной будет тот, кто без подсказок и совершенно случайно или любым другим образом правильно выберет особый, волшебный, славный, великолепный и с красивым тиснением ларец, в котором хранится портрет моей дочери. Ларец этот один из трех ларцов из золота, серебра и свинца, которые я купил в лавке мастера Хулиана дель Рейа, оружейника из Толедо в 1567 году, потому что моя дочь умоляла об этом, когда была маленькой и гораздо более очаровательной, чем потом, когда выросла…»

Конечно, содержание завещания этим не исчерпывалось: слуги должны были трижды обежать голыми вокруг амбаров в праздник Богоявления, а спаниеля синьора следовало одевать в парчовый жилет и через одну Пасху выпивать глинтвейн за его здоровье. По Порция уже не воспринимала красочные пункты завещания, которые заворожено слушали все присутствующие. Она встала и молча направилась в свою спальню. Она не бросилась в слезах на шелковые простыни. Вместо этого Порция встала на колени у стены рядом с серебряным ларцом, упомянутым в завещании и теперь до краев заполненным заточенными гусиными перьями, которыми она писала. Рядом с этим стоял другой, золотой, в котором хранилась бумага. Она вынула пачку пергамента, вместе с фальшивым дном, сделанным плотником пять лет назад. С настоящего дна шкатулки она достала переплетенную копию комментариев к законам о наследстве в Блистательной Республике христианской Венеции.

Хотя Бассанио сказал Нериссе, что вернется в пятницу через две недели, он, должно быть, выражался фигурально: говорил о пятнице, а подразумевал понедельник. Он явился в полдень через три дня после обещанного срока и через день после Пасхи, праздника, самым примечательным событием которого была не месса, а пожалование золотого одеяния спаниелю и поднятие за его здоровье бокалов с глинтвейном, ритуал, дата которого пришлась на этот год. Бассанио спустился с борта пассажирского судна с рваными парусами в обтягивающих чулках цвета сливы, испанском плаще из ярко-красного шелка и зеленой бархатной шляпе, украшенной красной брошью. За ним вприпрыжку спешил Грациано в синей атласной куртке и узких панталонах и в своей собственной великолепной бархатной шляпе. (Позже он признался Нериссе, что должен шляпнику за нее восемь дукатов.) Тулья шляпы была утыкана перьями попугая.

Следом за обоими кавалерами шел слуга Бассанио Ланселот Гоббо, пыхтя под тяжестью сундука с одеждой.

Порция наблюдала из своего кабинета через открытое окно со свинцовыми стеклами за тем, как Нерисса делала реверанс мужчинам на палубе. Рядом с ней стояла служанка Ксанте, мавританка, вид у нее был недовольный, а возможно, ей немного нездоровилось. Она помогла Ланселоту с сундуком. Он не взглянул на нее со своей обычной ухмылкой, с какой оглядывал фигуры служанок, что удивило Порцию. Видимо, Ланселота не интересовала мавританка.

Нерисса повела двух господ, обращая их внимание на красоту зацветших садов, как будто приглашая их прогуляться там. Порция видела, что Нерисса делает все возможное, чтобы продемонстрировать, более чем обычно, теплое отношение к гостям. Ей было жаль подругу: ясно, что перья попугая на шляпе Грациано только укрепили опасения, которые Нерисса питала к прекрасному плану Порции.

— Он фат из фатов! — вскричала неделю назад Нерисса, когда Порция предложила ей в мужья Грациано. — Согласна с тобой: прекрасный кусок плоти, но как ты можешь связывать меня с ним, пока смерть не разлучит нас?

Порция холодно посмотрела на нее:

— Я думала, тебе нравится хороший кусок плоти.

Нерисса резко опустилась в кресло. Ее юбки взметнулись вокруг нее, потом улеглись, как простыни, которые встряхнули.

— Ах, я уверена: это просто игра. Ты не простила меня за испанского солдата и теперь хочешь наказать на всю жизнь, навязав мне какого-то злобного дурака.

— Болтун, тут я с тобой согласна, но злобный?

— Я слышала, как он разглагольствовал о чужестранцах в Венеции, о тех, кого ты восхваляешь за оживление наших рынков. Евреи, мавры, французы, немцы, ужасные голландские протестанты — он зарубил бы их топорами, он задушил бы их веревками, он утопил бы их в рассоле! У каждого народа, вещал он, есть свой недостаток. Голландцы — пьяницы, они сожрали бы все доходы в мире — как будто он сам не пьяница или не хотел бы иметь все деньги мира! Французы продают самые плохие вина и говорят в нос — как будто он что-нибудь понимает в винограде или как будто я считаю музыкальными его пронзительные вопли. Мавры, по его словам, берут за свою работу меньше одного турецкого солтани, и добрые венецианцы из-за этого вынуждены попрошайничать, вместо того чтобы зарабатывать на хлеб, таская тяжести в порту. Он сам, конечно, и пальцем не шевельнул бы, даже чтобы принести из сада корзинку персиков. А что касается евреев — ах, тут и конца нет! Евреи делают порох и продают его туркам, чтобы те разрывали христианских солдат на три части и они взлетали бы прямо в небеса! Евреи распространяют чуму, они…

Порция подняла руку, хихикая.

— Я уже начинаю лучше думать о твоем Грациано. Он мыслящий человек.

Нерисса презрительно рассмеялась.

— За его разглагольствованиями не скрывается никаких мыслей. Он просто повторяет то, что слышал от своего отца и его друзей.

— Ну, так значит, его отец не совсем дурак. Я против того, чтобы мужчин всех национальностей высылали из Венеции. Пусть они демонстрируют свои цвета на нашем Риальто! И все-таки есть на что сетовать. Разве я не видела плохого поведения людей разных национальностей в моем собственном доме, где испанцы, англичане и все прочие толпятся, мекая и блея, как козлы и бараны?

— Синьора Порция, в большинстве своем вы встречались лишь с одним из каждого сорта. Неужели вы стали бы чернить всю нацию за грехи отдельных мужчин?

— Хороший ответ! Ты начинаешь постигать логику.

— Больше чем логику. «Тот, кто без греха, пусть…»

— Довольно! — Порция подняла руку. — Библия — потом, во время наших молитв.

— У тебя редко находится время для них, ты постоянно занята тем, как добыть деньги и как их растратить, составлением планов, как получить еще больше и как больше истратить, моя дорогая госпожа, — упрекнула Нерисса.