— Порция, католические епископы читают те же самые стихи, но только говорят об османах!

— Но кто написал их, я тебя спрашиваю? Я только следую логике. — Порция напустила на себя обиженный вид. Откинув драматическим жестом капюшон, она широкими шагами зашагала на корму.

Нерисса опустила голову на колени и тихо застонала. Ее укачивало.

Поднявшись по мраморным ступеням муниципального суда и войдя в прохладный холл с колоннами, Порция ощутила целую гамму чувств: две части священный трепет и три части ревнивая зависть. Вокруг нее расхаживали мужчины в мантиях, в черных шляпах, обсуждая с глазу на глаз дела, и апелляции, и приговоры, вынесенные Советом Сорока, приправляя свой разговор латинскими терминами.

«Вот же вам! — подумала она, с удовлетворением размахивая своей одолженной мантией. — Вот!»

За ее спиной Нерисса испуганно прошептала:

— Порция! У тебя левый ус отклеился!

Порция задумчиво потерла лицо, морщась, как будто раздумывая над тем, как лучше защитить портового агента от взяточника-полицейского.

— Так лучше? — углом рта произнесла она.

— Да.

— И называй меня Бальтазар. Иди поскорее, ну. Наше дело рассматривается в три, и начнется оно вовремя или нет, наше заблаговременное появление дополнительный козырь в нашу пользу. Мы появимся прежде, чем заполнится четвертая скамья и появится почтенный судья один из самых старых среди Совета Сорока.

— Ты появишься! Не я, Порция…

— Бальтазар.

— Опомнись. Ты похожа на молодого правоведа, я признаю. Но никто не примет меня за мальчика.

Порция остановилась на ходу.

— В данном случае твой здравый смысл говорит мудро, юный Буонавентуро. Не таращи на меня глаза! Ты меня убедил, не в последнюю очередь потому, что твой Грациано, который прилип к Бассанио, как репей, и который, можно сказать, хорошо знает твою персону…

— Не говоря о синьоре Бен Гоцане, в доме которого я жила!

— …обязан быть свидетелем в суде. Следовательно, ты должна остаться за дверью и сидеть, надвинув шляпу на глаза.

Нерисса облегченно вздохнула.

Порция считала, что сердце у нее железное, но оно забилось, как обычное человеческое, когда она открыла дверь в зал заседаний суда Сорока.

Она заморгала от апрельского солнца, бившего в большие окна. Ей хотелось бы, чтобы свет был не таким ярким. Первое, что она увидела, — спину Бассанио в блестящем шелке и руки в желтых перчатках, которыми он жестикулировал, стоя у барьера, отделяющего возвышение для судей от места для свидетелей. Он с кем-то разговаривал. Опасаясь, как бы он не почувствовал ее взгляд и не обернулся, Порция отвела глаза, прошла к дальней стороне барьера и разложила там свою книгу и бумаги. У нее с собой был том венецианских гражданских законов и копия векселя Антонио ди Ардженто еврею Шейлоку, засвидетельствованного Бассанио, который вчера она поспешно отыскала под стопкой легкого белья в гардеробе своего молодого супруга. Ее сердце так колотилось, что она боялась, как бы мужчины, болтающие в зале, не услышали его стук. Но никто не обратил на нее особого внимания, когда она встала среди них, спокойно изучая свои бумаги. Судя по их разговорам, это были дельцы: купцы и горстка правоведов, пришедших на судебное заседание из-за необычности дела, они говорили о своих собственных кораблях, со страхом комментируя катастрофу с кораблями Антонио, с удовольствием рассуждая об известной грубости евреев. Ее взгляд привлекла красная шляпа на голове молодого человека с большими ушами и меланхоличными зелеными глазами. Он стоял у стены рядом с высоким темноволосым синьором, который по-отечески похлопал его по плечу. Молодой человек закрыл кожаную папку. На рукаве его плаща было нашито красное сердце.

Она похолодела, услышав голос Бассанио почти рядом с собой.

…должен! — говорил он. Она отвернулась и сгорбилась. Другой мужской голос, расстроенный и низкий, спросил:

— И значит, ты доволен своим браком?

— Дорогой Антонио, — сказал Бассанио, — для меня и моего состояния это самое лучшее.

— Тогда мне все равно, что станется со мной.

Внезапно откуда-то сверху у нее за спиной раздался пронзительный смех Грациано. Порция подпрыгнула и, украдкой взглянув наверх, увидела этого фата на галерее у задней стены помещения, футах в пятидесяти от себя. Потом она снова увидела спину Бассанио в ярком шелке — ее супруг быстро шел к узкой лестнице, ведущей на галерею, к Грациано. При этом она успела заметить двух изысканно одетых близнецов, стоящих рядом с Грациано, шепотом о чем-то разговаривающих.

Дверь за высоким судейским столом открылась. В нее вошел седобородый судья, величественный в своей высокой черной шапке. На Кампаниле колокол пробил три, и шум стих, когда зрители разместились на галерее. Все прибыли в суд вовремя.

Порция осталась стоять на месте. Она не смотрела ни вправо, ни влево, избегая взглядов мужчин, оставшихся в зале. Вспомнив все гражданские дела, которые она слушала с галерей в Виченце, в Вероне, она ждала, пока судья удобно устроится в своем кресле, потом, оставив свою книгу и вексель на барьере, уверенно направилась к нему и вручила бумагу. Она спиной чувствовала взгляды присутствующих, но не сводила взгляда с судьи, пока он читал записку, в которой правовед из Падуи, синьор Белларио, отказывался от дела по причине болезни и рекомендовал на свое место синьора Бальтазара, молодого доктора права, специалиста по гражданским делам, недавно принятого в адвокатуру.

Она с радостью отметила, что судья косит.

— Ну хорошо, — сказал он наконец, поерзав в высоком кресле. — Займите свое место, синьор Бальтазар. Вы ознакомились с тяжбой, которую здесь разбирает суд?

Она выкурила три трубки табака на палубе шлюпа этой ночью, чтобы голос у нее стал более грубым, хотя от запаха табака Нерисса почувствовала недомогание. Теперь она произнесла по возможности низким голосом:

— Я подробно познакомился с делом.

— Антонио ди Ардженто и Шейлок, подойдите, — сказал судья.

Порция повернулась и взглянула в зал — двое мужчин вышли вперед из-за деревянного барьера. Тихое бормотание раздалось на галерее, но тут же стихло под строгим взглядом судьи. Порция выпрямилась во весь рост и оглядела участников процесса.

Кроме юной Джессики, которая частично была христианкой, она никогда в своей жизни не встречала ни одного еврея. За ужином в «Бельмонте» Бассанио, Лоренцо и Грациано насмехались над старым чудовищем Шейлоком. Теперь она с любопытством разглядывала странное обезьяноподобное лицо купца с его напудренной, дряблой кожей, неестественно розовыми щеками, освещенными ярким послеполуденным солнцем. Видела его впавшие, обведенные углем глаза и мрачный взгляд. Так вот какой он, этот старый еврей!