Она с интересом слушала Габриэля, но с каждым его словом пропасть между ними росла. Он принадлежал другому миру, работал консультантом в сфере стратегического консалтинга — он объяснил в нескольких словах, в чем состоит его работа. Сообщил, что любит живопись, литературу, и сделал несколько дельных замечаний. Но лучше от этого в глазах Клары не стал. Ну да, она глупее. И что дальше? Будет слушать и кивать?

Габриэль мгновенно ощутил ее отчуждение. Девушка словно бы замкнулась, захлопнулась.

Что же он такого сказал? Растерявшись, не зная, как сделать разговор более доверительным, Габриэль судорожно искал выход.

Он хотел заказать еще вина, но Клара отказалась.

— Мне уже пора. Я скоро пойду, — извинилась она.

— Час еще не прошел.

Клара взглянула на часы.

Неужели ей так с ним скучно?

Габриэль, услышав первые такты песни Фила Коллинза, замолчал и сделал жест рукой, приглашая послушать и Клару:

Промурлыкав, подражая интонациям певца, знакомые строчки, Габриэль прибавил:

— Знаешь, забавно, что в песне иной раз звучат слова, которые ты сам хотел бы сказать.

Голос у него при этом был доверительно-проникновенный. Он улыбнулся, но собеседница смотрела холодно и по-прежнему недоверчиво. Она словно бы корила себя за то, что пошла на поводу пошлого записного донжуана. С Габриэля будто сорвали маску, он почувствовал себя смешным. И в этот самый миг, когда он явственно ощутил ее отрицательное о себе мнение, ему захотелось, чтобы их знакомство не закончилось этим вечером.

Перед этой девушкой он был как на ладони, она сразу увидела его насквозь. В ее взгляде была проницательность взрослой женщины — женщины с немалым опытом неудач и разочарований за плечами. Но она была слишком молода, чтобы нажить такую мудрость и трезвость.

Кларе хотелось встать и уйти. За кого этот хлыщ ее принимает? За молоденькую идиотку, которой достаточно бокала вина, пары комплиментов и напетой песенки, чтобы отправиться к нему в постель? Но лицо молодого человека говорило о растерянности. Он смутился, стал застенчивым от ее холодности. Клара вновь почувствовала, что лоск обольстителя наносной, что перед ней живой, чувствительный человек.

— Да, это хорошая песня, — сказала она, решив помочь смутившемуся собеседнику. — Ритм придает особую напряженность чувству, выраженному в словах. — И едва уловимым движением плеч и рук подчеркнула этот ритм, как это может сделать только танцовщица.

— А ты какую музыку слушаешь? — спросил Габриэль, с благодарностью подхватывая тему разговора.

— Разную. Одну слушаю, другую напеваю, под третью люблю танцевать, — сказала она и снова ушла в себя. Помолчала и добавила: — Да и день на день не приходится. Слушаю чаще всего соул и поп-музыку. А танцевать люблю под фанк и ритм-и-блюз, да мало ли еще подо что.

— А что напеваешь?

— Французские песенки. Или то, что слышу по радио.

— Да что ты? — переспросил он, будто встретил какую-то неожиданность.

— А чему ты так удивился?

— Да нет, — замялся он. — Не удивился, скорее растрогался.

— Растрогался? — Нотка снисходительности вывела Клару из себя. — Ты, как я понимаю, слушаешь классику и оперы?

— Я? Нет… То есть да, слушаю. Но поп-музыка мне тоже нравится.

— Я бы тоже не отказалась разбираться в классике. Но образования не хватает. Я училась только танцам.

— Да. Я понимаю, но… — забормотал Габриэль.

— А как может быть иначе? — продолжала Клара не без нотки агрессии. — Как ты успел заметить, мы с тобой живем на разных этажах. У меня не было возможности учиться в университете, я не получила образования, не разбираюсь в живописи и в классической музыке.

Обескураженный, Габриэль не знал, как перекинуть мост через возникшую пропасть.

— Мне в самом деле повезло, очень повезло. Но я не считаю, что на вещи нужно смотреть так антиномично!

— Антиномично? — переспросила Клара.

— Ну да, как на несовместимости, — пробормотал Габриэль.

— Какая может быть совместимость? Ты говоришь, а я тебя не понимаю.

— Извини, я не хотел… Я хотел совсем другого…

— А ты не переживай, я же знаю, что я без образования.

— С образованием, без образования — какая разница! — вспыхнул Габриэль. — Ты мне нравишься, вот в чем дело. Но ты сидишь и молчишь, а я терпеть не могу сидеть молча, вот и понес всякую чушь.

Искренность признания пробила брешь в Клариной обороне.