Шрифт:
Где-то, вначале очень далеко, раздался первый, похожий на стук по деревянному ящику выстрел зенитки. Потом второй, третий… Тяжелый гул медленно нарастал, становясь почти нестерпимым, – было слышно, как в соседней палате задребезжало дверное стекло.
Внезапно выстрелы раздались совсем близко.
И доктор и сестра-хозяйка хорошо знали, что это бьет зенитка, установленная на крыше соседнего дома. При первом же выстреле Ульяна Ивановна обязательно вздрагивала и, чтобы немного оправдать себя, всегда говорила:
– Вот и наша ударила!
Но сегодня она не успела договорить этой фразы…
И она и доктор услышали страшный, быстро нарастающий вой.
Ульяна Ивановна успела взглянуть на доктора: он сидел в той же совершенно спокойной позе, положив маленькую белую руку на край стола. Лицо его было бледно и спокойно…
Потом раздался треск. Он был силен настолько, что обоим показалось, будто обрушилось все, что нет уже ни стен, ни фундамента, ни самой земли. В здание больницы вместе со звоном разбитых стекол ворвался ветер, горячий, пыльный, несущий едкий запах пороховой гари.
– Ульяна Ивановна, нужно подняться наверх и узнать, в чем дело!
Сестре-хозяйке показалось, что голос доктора Великанова доносится издалека, и, поднимаясь со стула, она почувствовала такую тяжесть во всем теле, словно оно вдруг превратилось в глыбу камня.
– Поскорее, Ульяна Ивановна!..
На верхнем этаже сквозняк чувствовался еще сильнее, а от запаха пороха началась тошнота. Но Ульяна Ивановна быстро с собой справилась. В самом конце коридора, откуда шла лестница, ведущая на чердак, она остановилась и окликнула санитарку Варю, находившуюся на пожарном посту у бочки номер три. Варя Олейникова почему-то не ответила.
– Варя! – позвала еще раз Ульяна Ивановна и полезла вверх.
Первое, что она увидела, было небо – странное и страшное, изуродованное и разорванное бродячим светом ракет, вспышками выстрелов и качающимися полосами прожекторных лучей.
– Варя!..
Споткнувшись о какое-то бревно, Ульяна Ивановна начала шарить около бочки, и ее руки нащупали лицо лежащей девушки.
– Что с тобой, Варюшка?
Сестра-хозяйка подняла обмякшее тело девушки и бережно понесла вниз.
Но ни она, ни сам доктор Великанов ничего уже не могли сделать для Вари Олейниковой. Ульяна Ивановна поняла это по бездействию осмотревшего девушку доктора. Поняла и все-таки сказала:
– Получше посмотрите, батюшка Арсений Васильевич, – жива, может быть?…
– Нет, Ульяна Ивановна, – медленно ответил доктор Великанов. – Она убита.
– Как же так сразу?
Молодая, веселая Варя Олейникова лежала на скамейке, и ее глядевшее вверх лицо казалось удивленным.
«А ведь я ее сегодня ругала, – пронеслось в голове Ульяны Ивановны. – И за что ругала? За пустяк, за невытертый стол…»
Это воспоминание было сейчас таким горьким, что Ульяна Ивановна всхлипнула. Она и расплакалась бы, если бы доктор Великанов не положил на ее плечо руку.
– Не надо, Ульяна Ивановна, – мягко сказал он. – Я вас вполне понимаю, но сейчас – не надо. Мы на посту и должны думать о живых. Им не следует видеть этого. Нужно убрать тело. И… потом вам следует сменить халат.
Ульяна Ивановна заметила, что халат ее выпачкан липкой черной пылью и покрыт влажными, лиловыми от синего света пятнами.
Потом был отбой, и больные вернулись в уцелевшие палаты, и ординатор Анна Дмитриевна сообщила доктору о том, что во время бомбежки в родильной комнате убежища были роды, к счастью, благополучные.
А в пять часов, когда оранжевое солнце осветило дымящийся, раненый город, в кабинете доктора зазвонил телефон.
Доктор Великанов взял трубку и услышал страшное слово:
– Эвакуация.
Глава четвертая
Подъезд зияет черной пустотой выбитых стекол. Двери больницы открыты настежь, и ветер свободно путешествует по коридорам и палатам. Вывеска еще цела, но ее золотые буквы лгут: больницы больше нет, есть утратившее смысл и значение нагромождение камня.
Больные увезены родными или эвакуированы. Снято, заколочено в ящики и отправлено на станцию оборудование. Даже мягкий инвентарь доктор Великанов сумел пристроить, передав полевому госпиталю.
– Логика войны! – говорит, чтобы утешить себя, доктор. – Эвакуация!..
Доктор снимает халат, по привычке подходит к вешалке, чтобы повесить его, и снова понимает бессмысленность и нелепость своего поведения. И эта мелочь красноречивее всяких слов утверждает грозную истину: больница превращена в мертвую каменную глыбу, халат стал ненужной тряпкой, а сам доктор Великанов – не больше как крохотная щепка, увлекаемая бушующим потоком событий.