Такая частичная смена элит привела к возникновению в СССР плюралистичного общества с сильными элементами демократии. Гражданское общество могло развиваться настолько свободно, насколько это вообще возможно в условиях сохранения бюрократического государства. В этом отношении политические неформалы выполнили задачу, которую ставили перед собой в 1986—1987 годах.

НА ФОНЕ ГРАНДИОЗНЫХ потрясений прошлого неформалы выглядят несолидно. Ведь они никого не убили, и жертвы с их стороны были невелики. Что такое события 1986—1990 годов в сравнении с Великими революциями, гибелью древних империй или даже какими-то небольшими эпизодами вроде экспедиции Че Гевары. По садо-мазохистскому счету пролитой крови – ничто. Но может быть для потомков должно быть важнее другое – соотношение масштаба перемен и количества жертв. В этом отношении большое уважение вызывают методы борьбы Махатмы Ганди, сэкономившие немало жизней на пути истории.

Любой результат исторического действия вызывает споры – во благо это было сделано или во зло. Но гибель людей всегда поддается учету, и если можно прийти к результату с минимальными жертвами – это лучше, чем горы трупов.

Масштаб перемен конца 80-х ставит события перестройки в один ряд с важнейшими вехами мировой истории. Поражает бескровность перемен – во всяком случае на территории «славянских» республик. Перемены, которые, как казалось, могли стать результатом только кровопролитнейшей войны (в том числе гражданской), произошли без потоков крови. Эта «ненасильственная война» (в кавычках, как «холодная война») сама по себе является достижением конца 80-х.

Именно неформалы сумели ввести в российскую практику методы ненасильственной массовой политической борьбы (митинги, демонстрации, массовый самиздат и другие) и затем обучили ей официальных «либералов». Эта технология «бархатной революции» (как через год назвали ее в Восточной Европе) могла быть использована в самых разных целях, как показал опыт начала XXI века – и вовсе не революционных. Но она имела очевидное отличие от более привычных методов свержения режима. Это количество крови.

В 1988—1989 годах ненасильственная митинговая революция была не просто технологией, не просто шоу ради смены одного президента другим. Речь шла об основах социального устройства, о переменах во всех сторонах жизни. Тысячи людей приходили на эти митинги, несмотря на опасность преследований, чтобы услышать новое слово, чтобы продемонстрировать властям «силу народа».

В этом отношении неформалы выиграли – они победили коммунистический режим и снизили издержки эпохи перемен. Разумеется, небольшие отряды авангарда не решают судьбу войны, в том числе и ненасильственной. Но без неформалов ненасильственный характер перемен был бы невозможен. Так что если коммунистическому режиму суждено было пасть, хорошо, что ему бросили перчатку неформалы, а не военные заговорщики или бунтующие массы. Если империи СССР суждено было погибнуть, то пусть так, а не в кровавой бане. Если Союзу предстоит возродиться когда-нибудь, или нам предстоят иные качественные общественные перемены, то пусть с помощью ненасильственного массового движения.

«Ненасильственная война» или «бархатная революция» на востоке Европы в конце 80-х привела к разнообразным результатам, многие из которых вызывают сожаление у меня, как и у большинства моих соотечественников. Прежде всего речь идет о распаде пространства СССР. Среди тех, от кого зависит судьба по крайней мере трех европейских стран, вышедших из корня Киевской Руси, стало модным рассуждать:

«Нельзя не сожалеть о гибели СССР, но безумно стремиться к его возрождению». Таково фарисейство. Также рассуждали они на кухнях номенклатурных квартир о свободе. Хорошо бы, конечно, но никак невозможно – коммунистический режим на века. А когда невозможное стало возможным, они бросились делить шкуру зверя, добивая его.

Ненасильственная революция показала, что ничего невозможного нет, если люди готовы шевелиться ради своей мечты. Возрожденный союз без авторитарного партийного режима – народная мечта, и у нее есть шанс однажды стать явью. Хотя осуществление любого идеала может решить не все старые проблемы и добавить новые. Так уж развивается исторический процесс. Иногда он «доигрывает» незаконченные сюжеты. В 80-е «советское возрождение» не удалось. Но, может быть, оно не удалось с первой попытки?

Неформалы стали стартером массового движения. Уличная оппозиция активизировала действия своих союзников в правящей элите. Неформалы играли роль группы давления в 1988—1989 годах, после чего популистское движение приобрело уже собственную инерцию, и от неформалов мало что зависело. Можно было делать карьеру или пытаться выстраивать структуры гражданского общества. Гражданское общество в современной России – это продукт работы неформалов.

Как в 1986—1987 годах неформалы в качестве доминирующей силы освободительного движения сменили диссидентов (частично поглотив их, отчасти сосуществуя с остатками диссидентского движения), так и популистское «демократическое» движение в 1989—1990 годах сменило неформалов. Раскол неформалов в 1988-м на деле не дал пальму первенства ни одной из фракций – каждая пошла своим путем. Но концепция «большинства» была приемлема для популизма (хотя ведущие лидеры неформалов-»болыиевиков» после победы популизма были отсеяны новым руководством «демократов»), а концепция «меньшинства» исходила из сохранения традиций именно неформального движения.

На первый взгляд, диссидентское, неформальное и демократическое движения выстраиваются в ряд, подобный знаменитым ленинским трем поколениям освободительного движения XIX века. На практике процесс развития «освободительного» движения в XX веке не был линейным. Эрозия тоталитарного режима привела к образованию неформальной среды раньше, чем диссидентской. Уже в конце 50-х – начале 60-х возникли недиссидентские общественные движения, существующие до сих пор и считающиеся классическими образцами неформальных – экологическое (дружины охраны природы) и педагогическое (коммунары).