Как, твою мать, подобное могло произойти? За последние несколько лет в городе заметно поубавилось криминала. Кто и почему напал на Малыша? Он парень безобидный, в уголовщине не замешан. Работал в порту, жил спокойно и тихо. К тому же в секции занимался. Местные хорошо понимают, что это значит, никто не рискнул бы ополчиться против ученика самого Апокалипсиса. Его парни конфликты не провоцируют, но за себя и за других постоять умеют. Он об этом позаботился.

Эксперты-криминалисты следов борьбы на теле не обнаружили, и этот факт в голове никак не укладывался. Что же получается? Кто-то просто подошел, без напрягов полоснул ножом по шее почти двухметрового, между прочим, Малыша и спокойно удалился? Ни телефон, ни деньги не взял – значит, не ограбление.

– Враги у него были? – спросил Сомов, поморщившись: слишком уж кинематографичным получился вопрос.

– Какие враги! Скажете тоже, – сплюнул Василий.

Они молча прошли два квартала и остановились у «Кроличьей норы». Иваныч дернул за ручку: открыто ли? И шагнул внутрь.

В пустом зале Лика вытирала тряпкой столы.

– Водки нам принеси, – попросил ее Сомов, отодвигая стул и усаживаясь в дальнем углу.

– Вы же не пьете, – удивился Василий, садясь рядом.

– Не пью. – Он помолчал. – Расскажи мне, чем вы занимались последние дни. От начала и до конца, поминутно. Что делали, с кем общались, кто мимо проходил. Все мелочи.

И Прицеп рассказал.

Сомов смотрел на горевшие над баром светильники и гадал: что последнее увидел Малыш? Лицо собственного убийцы? Испачканное кровью лезвие? Звезды, быть может? Хорошо, если звезды. Они умиротворяют, отвлекают от реальности.

Восемнадцать лет назад тридцатилетний Сомов вернулся в родной город, раздавленный, лишенный цели и ориентиров. Стояла середина лета, и ночи напролет он проводил на пляже, бездумно пялясь в черную пропасть над головой. И думал. Беспрерывно думал. Тогда ему казалось, что жизнь кончена. Никогда ничего не будет. Он потерял единственный смысл своей жизни и не знал, не умел существовать без него.

Большинство мальчишек приводит в бокс одна и та же причина – желание научиться постоять за себя. Стать сильнее, уметь отвечать ударом на удар. Моххамед Али решил заняться боксом после того, как в двенадцать лет у него украли велосипед. Он поклялся, что изобьет того, кто это сделал. Но сперва этому нужно было научиться. Он записался в местный спортзал и спустя короткое время стал самым известным боксером в мире.

Апокалипсиса заняться боксом вынудил переезд в столицу. В родном городе у тринадцатилетнего пацана проблем не имелось, все друг друга знали с пеленок, конфликты решались быстро и полюбовно. В Москве его ждала другая реальность. В школе новичка задирали, а дворовая шпана постоянно затевала драки, показывая, кто тут хозяин. Борис приходил домой с синяками, а интеллигентные родители вздыхали и твердили, что лучшее оружие – это слово.

– Всегда можно договориться, – убежденно говорила мать, а отец, соглашаясь, кивал. – В следующий раз вежливо объясни, что насилие ни к чему хорошему не приводит…

К своему стыду, Борис сперва поддавался уговорам родителей и пытался найти с задирами общий язык. Но лишь получал сильнее: его вежливость и нерешительность еще больше распаляли смутьянов. Однажды вечером после очередной драки, поднимаясь по лестнице и сплевывая кровь, Борис понял, что терпение достигло предела. Слишком тесно ему стало в рамках христианской морали. Он чувствовал, что способен на большее, чем покорно подставлять вторую щеку. Возможно, для родителей непротивление злу являлось уютной и комфортной идеологией, его же она душила…

На следующий день Борис записался в детско-юношескую спортивную школу бокса… Мать протестовала, а отец бросил насмешливое: «Да пусть попробует! Все равно через месяц бросит!»

Иногда одно простое решение полностью меняет жизнь, переворачивает мир с ног на голову, заставляя понять нечто важное. Бокс открыл мальчишке новую неизведанную реальность, в которой по-настоящему ценное выходит на первый план, а суета остается далеко позади. И ты даже не прикладываешь усилий – просто тренируешься до седьмого пота, не замечая ничего вокруг, а реальность за пределами ринга начинает меняться, подстраиваясь под твои нужды. Исчезают нахальные взгляды и оскорбления; больше никто случайно не задевает тебя плечом, проходя мимо; не дававшие прохода хулиганы теперь в упор не замечают тебя, шагающего по двору; бесконечные родительские упреки отныне оставляют тебя равнодушным, не ранят.

Все наносное, неправильное, все то, что, как ему казалось, составляло его личность, рассыпалось в прах. Остался лишь стержень, прочный, жесткий, на который слой за слоем он наращивал новое «я».

Какими глупыми и незрелыми теперь воспринимались прежние проблемы. Никогда ему не дышалось так легко и свободно. У него появилась цель, маниакальное стремление, поглотившее его целиком. Каждое утро он вставал с постели с единственной мыслью и с нею же засыпал. Он мог стать лучшим. Знал, что мог. У него имелось для этого все необходимое…

– Вот, закусите. – Лика поставила на стол тарелку с нарезанной колбасой и маринованными огурцами. Постояла в нерешительности и тихо отошла, так и не задав крутившиеся на языке вопросы.

Сомов проводил ее взглядом и перевел его обратно на сидевшего напротив парня:

– Значит, едва не подрался с тем хмырем, говоришь?

Василий кивнул.

– А чужак этот, как вел себя? – уточнил Иваныч.

– Да как? Предлагал выйти поговорить на улице. Самоуверенный такой.

– Как он тебе показался?