— Обещаю! Ожидания мои самые простенькие: узнать человека, который интересен и приятен, как можно лучше.

— Только давайте не сидеть, а ходить, ладно?

— Ничего не имею против.

Мы медленно двинулись вдоль берега по направлению к песчаной косе, где сидели в прошлый раз.

— Скажите, — начала Юдит, — вы уверены, вы совершенно уверены, что не встретитесь с вашей дочкой в следующей жизни и не начнется прежняя тягомотина? Пусть в ином качестве: не отец и дочь, но брат и сестра, муж и жена, ученик и учитель?

— Не уверен. Больше того, почти уверен в обратном. Я ведь говорил, что и в прошлой жизни мы были вместе, и в будущем будем связаны не менее тесно и мучительно.

— Будет та же нервотрепка и кровавые слезы и сопли.

Юдит переменилась с нашего прошлого разговора. Сейчас в ней почти не осталось ничего женственного, ничего девичьего: интонации, слова, прищур глаз — всё жестко и сухо.

— Скорее всего.

— Тогда к чему это всё? — Она кивнула на океанский пейзаж с ровно натянутой леской горизонта. — Вас переправят здесь на тот свет со всеми удобствами, чтобы, немного отдышавшись, посмотрев цветные сны из обрывков прожитой жизни, вновь втиснуться в плоть. Вернуться назад, в родимую преисподнюю. И снова мучиться от ненависти-любви и грезить о суициде. Покончить с собой — самому или с чьей-то гуманной помощью, и опять всё по новой. Опять и опять…

— Это называется дурной бесконечностью. Тоже не раз размышлял на сей счет.

— И к чему вы пришли? — живо спросила она.

— Ни к чему. А вы?

— По-моему, ответ очевиден. — Она насмешливо присвистнула. — Надо умереть окончательно. И больше не возвращаться.

Девушка говорила так безапелляционно и уверено, совсем как подросток с туповатым взрослым, что я усмехнулся.

— И ничего смешного, — холодно бросила Юдит.

— Простите. Но вы говорите так, словно знаете, как это можно осуществить.

— Я - не знаю. Но знает Майер. Потому я и здесь.

На мой вопросительный взор она снизошла до более обстоятельного ответа:

— О клинике Гиперборея я узнала от моего психотерапевта. Я общалась с ней около шести месяцев, два раза в неделю. Ординарная женщина, продукт толпы, отговаривала меня от суицида, приводя все новые и новые бессмысленные доводы «за жизнь». А потом сдалась: оказалась, к счастью, не полной дурочкой и что-то живое в ней всё же брезжило. А может, действительно желала мне добра, кто знает? Бывают, хоть и редко, и такие врачи. Она сказала, на пятьдесят пятом визите, что знает единственное место на земле, где мне могли бы помочь осуществить мою мечту: умереть окончательно. И дала телефон клиники Гиперборея.

— И что? — в волнении я остановился и подался к ней. — Майер обещал помочь? Интересно, каким способом?

— Мне самой безумно интересно! — На миг зубы ее блеснули в улыбке. Она отстранилась, заставив меня смутиться. — Пока не знаю. Майера ведь на острове сейчас нет. Жду не дождусь его прибытия. Но что вы застыли? На ходу говорится лучше.

— Вы уверены, что Майер это сможет? — Я не скрывал скепсиса.

— Не уверена. Но, если не сможет Майер, не сможет никто. Мой психотерапевт сказала, под большим секретом, что Майер не один год проводит такие опыты: по просьбе отдельных пациентов уничтожает их душу. Аннигилирует. Стирает из мироздания без следа, словно рисунок мелом на школьной доске.

По спине у меня пробежал холодок.

— Юдит, умоляю, скажите, что вы шутите. Нет?

Она промолчала.

— Уверен, вы не найдете здесь себе компании.

— В этом вы правы. Мне казалось, Хью такое решение вопроса окажется близко. Поговорила с ним, но он меня не поддержал, к сожалению.

— Здравый молодой человек, что отрадно. Несмотря на все закидоны.

— Нет. Сама идея у него не нашла возражений. Но он заявил, что не верит им: Маре-Майеру. Не верит никому из здешних вершителей судеб.

— И правильно делает. — Я еще раз попробовал ее переубедить. — Юдит, попытайтесь воспринимать свою жизнь как фильм. Вам достался жанр ужасов.

— Постмодернистский фильм ужасов, — уточнила она. — С изрядной примесью абсурда и жутким финалом.

— Финал вовсе не жуткий, если иметь в виду наш островок, — возразил я. — И это только сейчас. А потом…

— Потом будет мелодрама, или вестерн, или глупая комедия с Вуди Алленом? Бросьте, Норди. В прошлой нашей беседе вы пару раз упрекнули меня, что я выступаю в роли психолога. Отзеркаливаю этот упрек.

Никудышный из меня психолог. Да и могу ли я ее переубедить, если ощущаю Всевышнего как ненавидящую меня разрушительную силу? Если пропасть между «Бог существует» и «Бог есть любовь» для меня непреодолима? Но заткнуться в тряпочку и скорбно выкинуть белый флаг отчего-то не мог.

— Неужели вам не страшно? Аннигиляция… Полное и окончательное ничто.

Она взглянула на меня, словно увидев впервые. В прищуренных серых глазах читалось презрение.

— Страшно? Мне не страшно — мне странно. Странно, что вы и вам подобные — все, кто собрались здесь, надеетесь на какое-то лучшее воплощение, рай на земле, существование без боли и страха. Всё мироздание построено на боли и страхе, всё, а не только наш физический мир! Неужели вы этого не понимаете? А ведь показались мне поначалу тонким и умным человеком!