Профессор Левдал, посещая церковь, иной раз брал с собой Абрахама. И мальчик видел, с каким усердием молился его отец и с какой верой восклицал: «Господи, боже наш!» Однако фру Венке в точности знала, что в душе ее мужа нет и капли веры и нет даже зародыша того, что составляет характер истинного христианина.

Вот об этом Венке ничего не могла рассказать своему сыну. В этом и заключалась огромная трудность ее разъяснительной роли. Впрочем, ей казалось, что Абрахам пока только лишь формально относится к религии, относится к ней как к школьному предмету, который надо как следует изучить, и рассматривает ее с точки зрения того выражения, которое надо придать своему лицу, когда направляешься в церковь.

Но когда он, например, спрашивал ее: «А почему ты никогда не ходишь в церковь, мама?» — она ясно чувствовала, что этот вопрос ему кем-то подсказан. Кто-то, — она не знала только, кто именно, — обращает внимание сына на ее отношение к религии.

В общем, Венке питала надежду, что ее сын Абрахам, подрастая, сам разберется в тех сомнениях, с которыми он в дальнейшем столкнется. Он сам увидит свою мать в лагере неверующих, и уже это одно побудит его сделать серьезный выбор — спасти свою душевную свободу или же трусливо спрятаться в огромной толпе лицемеров.

Однако последнее происшествие с Абрахамом изменило дело. Этот, в сущности, маленький школьный случай оказался необыкновенно значительным, так как он резко обнажал огромную пропасть между двумя людьми, которые сообща владели сыном. Тут и в самом деле пришел момент, требующий немедленного решения.

Мнение ее сердца было таково, что Абрахам поступил смело и правильно. Его поступок понравился ей. Но вместе с тем она ясно поняла, что хвалить сына за это она не имеет права, так как эта похвала была бы направлена против отца и против школы.

Конечно, если б этот случай с самого начала не был расценен так серьезно, она, пожалуй, справилась бы с задачей — шутливо потрепала бы сына за волосы и призвала бы его к рассудительности. Но ведь этот случай немедленно превратился в принципиальное происшествие. И тут Венке не нашла пути для его решения.

Она глубоко задумалась, когда Абрахам, рассказав свою историю, взглянул на нее. Более того, она и сама беспомощно взглянула на своего мальчика, который в этот момент показался ей боязливым и неуверенным. Нет, она не нашлась сделать ничего иного, кроме того, что сделала, — она тотчас же заключила его в свои объятия и тихо воскликнула: «Бедный ты мой маленький мальчонка! Что теперь с тобою будет?»

Это восклицание матери еще в большей степени заставило Абрахама переполошиться. В самом деле, теперь в школе обращались с ним как с опасным преступником — мягко и кротко беседовали, как бы желая этим остеречь его от еще более тяжких поступков. Даже сам адъюнкт Олбом был подчеркнуто приветлив. И эта его приветливость почему-то заставляла Абрахама дрожать от волнения.

Школьные товарищи сначала восхваляли Абрахама за его доблестный поступок, однако предсказывали ему ужасные наказания. А так как никаких наказаний не последовало, то школьники пришли к мысли, что не так уж опасно проявлять доблесть, будучи сыном профессора Левдала.

Однако Абрахам сам жаждал хоть какого-нибудь наказания вместо тупой торжественности и непонятного дружелюбия, с какими он теперь повседневно сталкивался. Подросток был по-прежнему напуган и даже замкнут в себе, считая, что он и в самом деле подонок общества, которого, по всей видимости, ушлют в какое-нибудь дальнее учебное заведение.

Его лучший приятель — маленький Мариус — был тяжело болен. У него оказался менингит. И добрейший ректор, крайне огорченный этим, чуть ли не каждый день навещал своего маленького профессора-латиниста.

На уроках же ректор неприветливо посматривал на Абрахама. Перед ним всякий раз возникала та возмутительная сцена, которая говорила о безграничной дерзости молодого Левдала. Эта дерзость почему-то теперь переплеталась в уме ректора с несчастной болезнью маленького Мариуса. И ректору в конце концов стало казаться, что в тяжкой болезни Мариуса повинен Абрахам. По этой причине ректор, видя Абрахама, невольно хмурился и никогда не обращался к нему с какими-либо вопросами.

Между тем профессор Левдал втайне наблюдал за своим сыном. Воспитательный метод, который отец избрал, согласовав его со школой, оказался вполне действенным. Теперь Абрахам, возвращаясь из школы, старался всякий раз бесшумно проскользнуть домой. Мальчик по-прежнему был напуган и потрясен. Отец от всего сердца жалел его, однако старался выдержать характер и не проявить мягкость раньше положенного времени.

Но вот однажды отец счел нужным сказать Абрахаму:

— Ну, теперь давай обсудим дело. Мы, то есть твои родители и школа, пришли к нижеследующему решению: хотим попробовать сделать из тебя порядочного и полезного человека, и поэтому ты можешь по-прежнему оставаться в школе и дома.

Абрахам бросился к отцу и громко зарыдал. Еще бы: мальчик был вконец запуган неопределенностью и всякий день, мучаясь в постели от бессонницы, ожидал, что его отошлют куда-нибудь к чужим людям. И вот теперь, когда отец объявил сыну, что ему разрешено остаться дома, — такая отцовская милость показалась Абрахаму ошеломляющей.