Солнце поднималось все выше и выше и начало ощутимо припекать. Первым встал с паруса старичок, за ним Алеша, начали искать место попрохладнее.

— Товарищи, нам надо затаиться, берег тут недалеко, а на нем частенько разъезды бывают, — предупредил рыбак.

— А где мы?

— На острове Долгом.

«Недалеко ушли», — подумал Федор, и как-то так получилось, что парень со старичком уселись вдвоем, а Федор очутился рядом с рыбаком.

Сейчас он смог его хорошо разглядеть. Невысокий, кряжистый и, видать, обладает недюжинной силой: бугры мускулов так и ходят под домотканой рубашкой. И лицо, и шея, и открытая грудь рыбака до черноты пропечены солнцем и солеными ветрами, только в углах глаз остались светлые, незагоревшие лучики от постоянного прищура, да волосы в отличие от кожи сильно выгорели и стали словно льняные. Выгоревшими казались и светло-голубые глаза.

Хотя Федор и знал, что этого делать не следует, но спросил:

— Как вас хоть звать-то?

— Семеном...

— Местный сам?

— Откуда же мне взяться? Конечно, местный. Чужой-то здесь уж очень заметен будет...

И добавил, помолчав:

— Да и заблудиться можно среди этих кутов, мелей и островков...

— Вы вокруг Тендры ходите? — поинтересовался Федор и как-то машинально приподнялся, чтобы посмотреть, а что же делается в заливе. И хотя рыбак тут же дернул его за пиджак со словами: «Садитесь!», но Федор успел заметить, что пробраться вокруг Тендры не очень-то просто. У оконечности косы стоит дредноут «Воля», близ затопленного броненосца «Чесма» — крейсер «Кагул», рядом с ним канонерская лодка, а ближе к Очакову застыли на неподвижной воде два трехтрубных миноносца — старые знакомые «Живой» и «Жаркий». Да и еще видны какие-то буксиры, шхуны, катера.

А солнце пекло все сильнее и сильнее. Высокая стена камыша не пропускала ни дуновения ветерка, ни прохлады моря. На небольшой песчаной поляне стало душно, все тело покрылось испариной, в горле пересохло, язык, казалось, распух, заполнил весь рот и стал шершавым.

Федор знал, что в баркасе есть анкерок — небольшой бочонок с водой, но он не хотел идти к нему — не удобно было прикасаться к воде без разрешения рыбака. И потом, кто знает, что предстоит впереди, — нужно держаться.

Почти сутки не ели; ночью не до того было, а днем, в парной духоте мысль о еде даже и не возникала. Но теперь жара спала, потянуло прохладой, от ветра зашелестели жесткие, словно вырезанные из железа, листья камыша. И когда Семен разложил на куске парусины зеленые пупырчатые огурцы, налитые огненным соком помидоры, круто просоленное серой солью сало, пластованную, с янтарными каплями жира рыбу, да еще зеленый лук, чеснок, укроп, молодую, по-видимому, вчера сваренную картошку, у Федора слюнки потекли.

— Присаживайтесь!.. Вот только хлеба у нас маловато. — И он развернул чистую тряпицу, в которую была завернута черствая горбушка. — Свой на наших песках плохо родит, обычно мы его в Одессе или Очакове на рыбу вымениваем, а теперь ни туда, ни туда хода нет...

Все быстро уселись вокруг разложенной снеди, присоединили к ней и свои запасы — хлеб, консервы, воблу — все, чем могло снабдить уходящих во вражеский тыл командование крепости. Рыбак почему-то улыбнулся.

— Вы чего? — невольно спросил Федор.

— Да смотрю, только вот по этому, — кивнул он на провизию, — можно определить, кто вы такие... Хлеб — казенной выпечки, консервы... Хорошо, хоть одеты не одинаково... А то в прошлом году я переправил несколько человек. Все в одинаковых серых костюмах, одинаковой обуви, да еще, как потом говорили, и мандаты у всех были зашиты в одном и том же месте. Ну а беляки как-то узнали об этом и всех забрали в контрразведку...

«То-то перед отъездом Лопатнев так тщательно одежду осматривал», — мелькнула у Федора мысль.

— Ну ладно, что прошлое вспоминать, давайте завтракать, обедать и ужинать — все вместе. Консервы и воблу мы оставим, а остальное можно есть.

На несколько минут воцарилось молчание, только похрустывали огурцы на зубах да потрескивали рыбьи кости.

Поели, напились воды из лунки.

— А другой у вас нет? — спросил старичок, страдальчески сморщившись.

— Есть, но немного, и она нам еще может очень пригодиться, — сказал рыбак. — В прошлый раз мы шесть суток штормовали, а на борту еще и дети были. Так воду даже не пили, а только губы смачивали...

Затем он быстро убрал остатки ужина, объедки закопал в песок, так что и следа не осталось, посмотрел на солнце из-под руки, проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Скоро в путь-дорогу...

И к старичку, то ли чувствуя в нем старшего, то ли из уважения к его возрасту:

— Мое дело, конечно, сторона — доставил вас на место, доложил и жди нового задания. Кто вы такие, зачем идете, меня не касается. Но все-таки надо кое о чем договориться. Понимаете, в чем дело: за ночь мы до крымских берегов не дойдем, пересидеть светлое время, как сегодня, негде. Придется идти днем... Не ровен час, и наскочить на кого-нибудь можем...

— Да, — согласился старичок, — у белых в Хорлах и в Скадовске стоят подводная лодка «Утка» и отряд катеров-истребителей.

— Истребители стоят и в Ак-Мечети, — добавил рыбак. — Есть у них и моторки... Так вот, в случае чего мы покровские рыбаки, вышли сандолить рыбу...

— Как это? — спросил парень.

— Потом расскажу... А раз так, то мы должны быть или знакомыми, или родственниками. Фамилию мы можем любую взять: Чумаченко, Бородины, Луценко... Больше всего у нас в селе Луценков, как говорится, Луценко на Луценке сидит и Луценком погоняет...