Крест и дракон (др.перевод)

Аннотация
Что есть вера, а что есть ложь и где кончается правда? Права ли была инквизиция Единственно Истинной Католической Межзвёздной Церкови, посылая своего палача в логово ереси, раскинувшей корни на планете Арион? Наверное, была права со своей стороны, пока инквизитор не познакомился ближе с учением так называемых Лжецов, тайного ордена. Ему на пальцах объяснили, что истин много, а вот вероучений недостаёт, слеплены они плохо, на скорую руку, полны ошибок и противоречий. Ошибки эти порождают в нас сомнения, вера наша теряет опору, а вместе с ней от нас уходит и счастье. Не проще ли выдумать качественно иное вероучение, где суровая правда была бы замещена на прекрасную ложь, более предпочтительную для масс? Кто сказал, что христианство или католицизм не слеплены теми же Лжецами, чтобы решить некие цели в своей тайной миссии? Утверждать ничего нельзя, тут надо верить. А если ты не веришь, то мы найдем то, во что ты поверишь обязательно. (fantlab.ru)

— Ересь, — сообщил он мне. Солоноватая вода в его бассейне мягкой волной ударила о стенку. — Еще одна? — без особого энтузиазма осведомился я. — В эти дни они плодятся, как мухи. Ответ мой ему не понравился. Он шевельнул грузным телом, и на этот раз вода перехлестнула через край, на кафельный пол приемного покоя. Сапоги мои промокли насквозь. К этому я отнесся философски. Тем более что предусмотрительно надел самую старую пару, понимая, что мокрые ноги — неизбежное следствие визита к Торгатону Найн-Клариис Тун, старейшине народа ка-Тан, архиепископу Весса, наисвятейшему отцу Четырех законов, главному инквизитору ордена воинствующих рыцарей Иисуса Христа и советнику его святейшества Папы Нового Рима Дарина XXI. — Будь ереси так же многочисленны, как звезды, любая из них не становится менее опасной, святой отец, — отчеканил он. — И мы, рыцари Христа, должны бороться с ними всеми и с каждой в отдельности. Кроме того, эта новая ересь наиболее ужасна. — Да, мой господин. У меня и в мыслях не было оспаривать ваше мнение. Примите мои извинения. Просто я очень устал, выполняя задание ордена на Финнегане. И рассчитывал испросить у вас краткосрочный отпуск. Мне нужно отдохнуть, восстановить силы. — Отдохнуть? — Вновь меня окатило водой. Его черные, без зрачков, глаза мигнули. — Нет, святой отец, это невозможно. Ваши знания и опыт жизненно важны для дела, которое я намерен поручить вам. — Голос его чуть помягчел. — Я не успел ознакомиться с вашим отчетом по Финнегану. Вам удалось добиться желаемого? — Пожалуй, что нет, хотя я убежден, что мы возьмем верх. Церковь сильна на Финнегане. Когда мои попытки найти путь к согласию закончились безрезультатно, пришлось принимать более действенные меры. Нам удалось закрыть газету еретиков и их радиостанции. Наши друзья уверены, что обращение еретиков в суд ничем им не поможет. — Так это блестящее достижение! — воскликнул архиепископ. — Вы одержали победу во славу нашего Господина и церкви. — Не обошлось без мятежей, — добавил я. — Погибло не меньше сотни еретиков и дюжина наших людей. И я опасаюсь эскалации насилия. Наши священники подвергаются нападению, едва входят в город, где пустила корни ересь. Их лидеры рискуют жизнью, выходя за черту города. Я надеялся избежать ненависти и кровопролития. — Достойно одобрения, но нереалистично. — Архиепископ Торгатон вновь мигнул, и я вспомнил, что у народа ка-Тан это движение век свидетельствовало о раздражении. — Иной раз не обойтись без крови мучеников, впрочем, и еретиков тоже. Ради спасения души можно отдать и жизнь. — Несомненно, — торопливо согласился я. Торгатон славился своими пространными лекциями, и перспектива выслушивать его битый час меня не Привлекала. В приемном покое человек попадал в экстремальные для себя условия, и мне не хотелось находиться в нем дольше, чем требовалось. Сочащиеся водой стены, влажный, горячий воздух, да еще запах прогорклого масла, свойственный катанцам. Жесткий воротник натирал шею. Под сутаной я весь вспотел, ноги совсем промокли, начал ныть желудок. И я поспешил перевести разговор в деловое русло: — Вы сказали, что эта новая ересь куда опаснее остальных, мой господин? — Да. — Где она зародилась? — На Арионе, планете в трех неделях пути от Весса. Живут там только люди. Никак не могу понять, почему вас так легко совратить. Ка-танец, обретя веру, практически никогда не изменяет ей. — Это известно каждому, — вежливо подтвердил я. Не став, правда, добавлять, сколь ничтожно число ка-танцев, почитавших Иисуса Христа. Народ этот мало интересовался другими цивилизациями и путями их развития, и подавляющее большинство миллионов ка-танцев следовали своей древней религии. Торгатон Найн-Клариис Тун являл собой исключение из правила. Он был в числе первых новообращенных, когда два столетия назад папа Видас Пятидесятый постановил, что священниками могут быть и негуманоиды. Жили ка-танцы долго, так что не приходилось удивляться, что за двести лет благодаря своей несгибаемой вере Торгатон поднялся столь высоко в церковной иерархии, хотя общее число крещеных ка-танцев не доходило до тысячи. Каждая новая раздавленная ересь приближала Торгатона к красной шляпе кардинала. И, судя по всему, ждать оставалось два-три десятилетия. — Наше влияние на Арионе невелико, — продолжал архиепископ. Руки его, четыре толстые култышки зелено-серого цвета, двигались в такт словам, рассекая воду, грязно-белые жгутики у дыхательного отверстия постоянно подрагивали. — Несколько священников, несколько церквей, немногочисленная паства. Еретики числом превосходят нас на этой планете. Я надеюсь на ваш тонкий ум, вашу проницательность. Обратите этот недостаток в нашу пользу. Ересь лежит там прямо на поверхности, и, полагаю, вы сразу найдете ее слабые места. Поможете заблудшим душам вернуться на путь истинный. — Разумеется, помогу. А в чем суть этой ереси? Что я должен разоблачать? Мой последний вопрос указывал, сколь некрепка моя собственная вера. Причиной тому были те же еретические течения. Их убеждения и догматы крутились в голове и мучили ночными кошмарами. Где уж тут провести четкую границу между своей верой и чужой? Кстати, тот самый эдикт, что позволил Торгатону надеть сутану, привел к тому, что с полдюжины миров вышло из-под крыла Нового Рима. И те, кто последовал по этой тропе, видели проявление самой отвратительной ереси и огромном инопланетянине, совершенно голом, не считая жесткого воротника на шее, плавающем передо мной в бассейне и олицетворяющем власть церкви. По числу верующих среди человечества христианская церковь прочно занимала первую строку. Каждый шестой человек был христианином. Но, кроме церкви истинной, насчитывалось еще семьсот христианских сект, в том числе почти такие же многочисленные, как Единственно истинная католическая межзвездная церковь Земли и тысячи миров. Даже Дарин XXI, при всем его могуществе, был только одним из семи, носивших титул Папы. Когда-то я не мог пожаловаться на недостаток веры, но слишком долго пришлось мне прожить среди еретиков и неверующих. И теперь даже молитвы не разгоняли мои сомнения. Поэтому я не испытал ужаса, только легкий интерес проснулся во мне, когда архиепископ поведал мне суть ереси Ариона. — Они сделали святым Иуду Искариота. Как старший рыцарь-инквизитор я имел собственный звездолет, который назвал «Истина Христова». До того, как попасть ко мне, он носил имя святого Фомы, но я счел это название не соответствующим кораблю, предназначение которого — бороться с ересью. На звездолете я был единственным пассажиром. Управлялся он экипажем из шести братьев и сестер ордена святого Христофора-путешественника. Капитаном была молодая женщина, которую я переманил с торгового судна. Поэтому все три недели полета от Весса до Ариона я смог посвятить изучению еретической Библии, экземпляром которой снабдил меня один из помощников архиепископа. Толстым, тяжелым фолиантом в кожаном переплете, с золотым обрезом, с красочными голографическими иллюстрациями. Великолепная работа, выполненная человеком, влюбленным в уже забытое искусство книгопечатания. Репродукции картин — оригиналы, как я понял, украшали стены собора святого Иуды на Арионе — впечатляли. Мастерством тамошние художники ничуть не уступали тамме-рвенцам и рохоллидейцам, расписавшим собор Святого Иоанна на Новом Риме. На первой странице имелась сноска, что книга одобрена Лукианом Иудассоном, Первым Учителем ордена Иуды Искариота. Называлась она «Путь креста и дракона». «Истина Христова» скользил меж звезд, а я неспешно читал, поначалу делая пометки, чтобы лучше разобраться в сути новой ереси, но постепенно увлекся странной, захватывающей, фантастической историей. Слова дышали страстью, мощью, поэзией. Впервые я столкнулся со святым Иудой Искариотом, личностью сложной, честолюбивой, далеко не ординарной, собравшей в себе все плюсы и минусы человеческого характера. Сын проститутки, родился он в сказочно древнем городе-государстве Вавилон в тот самый день, когда в Вифлееме на свет Божий появился наш Спаситель. Детство его прошло в канавах и подворотнях. Сначала он продавал себя, потом, став старше, предлагал желавшим утолить свою похоть других. Еще юношей он начал постигать азы черной магии и к двадцати годам овладел ее премудростями, стал колдуном. Только ему удалось подчинить своей воле драконов, самых чудовищных созданий, огромных огнедышащих летающих ящеров Земли. Тогда-то его и прозвали Иуда — Укротитель Драконов. Эпизод этот иллюстрировала великолепная картина. Иуда в темной пещере, с горящими глазами, взмахивает раскаленным добела бичом, не подпуская к себе громадного золотисто-зеленого дракона. Под мышкой у него корзина, крышка чуть сдвинута, из нее торчат головки трех только что вылупившихся из яиц дракончиков. Четвертый дракончик ползет по его рукаву. Этим кончалась первая часть его жизнеописания. Во второй он стал Иудой-Покорителем, Иудой-Королем Драконов, Иудой из Вавилона. Верхом на самом большом из своих драконов, с железной короной на голове и мечом в руке, он превратил Вавилон в столицу величайшей империи древней Земли, простиравшейся от Испании до Индии. Он правил, сидя на троне-драконе средь висячих садов, построенных по его приказу, и там он судил Иисуса из Назарета, пророка-бунтаря, приведенного пред его очи избитым и окровавленным. Иуда не отличался терпеливостью, и Христос потерял еще немало крови, прежде чем кончился допрос. А так как Иисус не ответил на его вопросы, Иуда распорядился выбросить лжепророка на улицу, предварительно отрубив ему ноги. — Целитель, излечи себя, — презрительно бросил он на прощание. А затем пришло Раскаяние, видение в ночи, и Иуда Искариот отказался от короны, черной магии, богатств, чтобы последовать за человеком, которого искалечил. Презираемый теми, кем он правил, он стал Ногами Господина нашего и год носил Иисуса на спине по дорогам созданной им Империи. А после того как Иисус излечил себя, Иуда шагал рядом с ним, его верный друг и соратник, первый среди двенадцати апостолов. И наконец, Иисус наделил Иуду даром понимать любой язык, вернул и освятил драконов, которых отослал прочь кающийся Иуда, и направил своего ученика в далекое странствие за океан, чтобы «распространить слово Мое там, куда Я не могу прийти». Но однажды солнце померкло в полдень и задрожала земля. Иуда развернул драконов, и могучие крылья понесли его назад, над бушующим океаном. До города Иерусалима он добрался слишком поздно: Иисус уже умер на кресте. В тот миг вера его пошатнулась, и три последующих дня Великий Гнев Иуды сотрясал древний мир. Его драконы стерли с лица земли Храм Иерусалимский, выгнали всех людей из города, обрушились на Рим и Вавилон. Сам он нашел одиннадцать апостолов, допросил их и узнал, что один из них, Симон, прозванный Петром, трижды предал Спасителя. Собственными руками он задушил Петра и бросил труп на съедение драконам. А потом послал их зажигать повсюду погребальные костры в память Иисуса из Назарета. Но Иисус кликнул драконов, и, когда те вернулись, все пожары погасли. И из их желудков изверглись части тела Петра, и он ожил. А Иисус назначил его главою Церкви. А потом драконы умерли — не только прирученные Иудой, но и все остальные — ибо они являлись живым свидетельством могущества и мудрости Иуды Искариота, великого грешника. И Он лишил Иуду дара понимать все языки и излечивать страждущих и даже зрения, ибо вел тот себя, словно слепец (на одной из картин слепой Иуда плакал над телами мертвых драконов). И Он сказал Иуде, что долгие годы его будут помнить как Предателя, и люди будут проклинать его имя, и все, что он сделал хорошего, будет забыто. И тогда же, потому что Иуда любил Его всем сердцем, Христос оказал тому благодеяние, продлив жизнь, чтобы, бродя по свету, Иуда осознал свои грехи и получил прощение, после чего бы и умер. С этого и начался последний этап жизни Иуды Искариота, но длился он очень и очень долго. Повелитель драконов, друг Христа, превратился в слепого странника, отовсюду изгнанного, лишившегося друзей, бредущего по дорогам Земли в бесконечной своей жизни, находя пустыню там, где когда-то гордо высились крепостные стены цветущих городов. А Петр, первый папа и его вечный враг, распространял повсюду лживую басню о том, как Иуда Искариот продал Христа за тридцать сребреников, так что Иуда не решался даже называть себя подлинным именем. Одно время он представлялся тем, кто хотел знать, кто он такой, как Вечный Жид, потом — используя много других имен. Жил он более тысячи лет и стал проповедником и целителем, любил животных, а церковь, основанная Петром, не переставала преследовать его. И в конце концов обрел он мудрость и успокоение души, и Христос спустился к его смертному одру, и они примирились, и Иуда прослезился. И прежде чем он умер, Христос пообещал ему, что Он позволит некоторым помнить, каким на самом деле был Иуда, и с прошествием веков весть эта будет распространяться все шире, а ложь, выдуманная Петром, забудется. Такой была жизнь Иуды Искариота, изложенная в книге «Путь креста и дракона». В ней же имелись его проповеди и тексты неканонических книг, приписываемых ему. Перевернув последнюю страницу, я пошел к Арле-к-Бау, капитану «Истины Христовой». Арла, крупная флегматичная женщина, не испытывала особой тяги к религии, но я ценил ее мнение. Остальные члены экипажа, братья и сестры ордена святого Христофора, отшатнулись бы в ужасе, увидев, что у меня в руках. — Интересно, — прокомментировала Арла, возвращая мне фолиант. Я хохотнул. — И это все? Она пожала плечами. — История занимательная. Читается даже лучше, чем ваша Библия, Дамиэн, и не менее драматичная. — Согласен, — признал я. — Но это же чистый нонсенс. Смесь доктринерства, мифологии и суеверий. Развлекает, не лишено воображения, захватывает читателя. Но сколь нелепо. Разве можно поверить в драконов? В безногого Христа? А Петр, собранный воедино после того, как его сожрали по частям четыре дракона? Арла усмехнулась. — Во всяком случае, не глупее превращения воды в вино, Христа, идущего по волнам, или человека, живущего в чреве рыбы. — Арла любила подкалывать меня. Капитаном моего звездолета она стала со скандалом, неверующих вообще предпочитали не брать на борт, но дело свое она знала, и мне нравился ее здоровый скептицизм, не дающий засохнуть моим мозгам. Да и ума ей хватало. Последнее я ценил куда больше слепого повиновения. — Разница есть, — упорствовал я. — Неужели? — Ее глаза впились в мои. — Ах, Дамиэн, признайтесь, книга вам понравилась. Я откашлялся. — Она разбудила мое любопытство. — Арла не ошиблась, чего уж спорить зазря. Но я счел необходимым разъяснить свою позицию. — Вы знаете, с чем мне обычно приходится иметь дело. Незначительные отклонения от догм, ложно истолкованные и действительно путаные абзацы из Библии, откровенные политические интриги, цель которых — провозгласить честолюбивого епископа планетарной системы новым Папой или по меньшей мере добиться каких-то льгот от Нового Рима или Весса. Война бесконечная, а битвы грязные и мерзкие. Они изматывают меня духовно, морально, физически. После каждой я более всего похож на выжатый лимон. — Я постучал пальцем по кожаному переплету. — Тут — иное. Ересь, разумеется, должна быть раздавлена, но я с нетерпением жду встречи с этим Лукианом Иудассоном. — А какие великолепные иллюстрации. — Арла, пролистывая «Путь креста и дракона», остановила взгляд на одной из них, едва ли самой лучшей: Иуда, плачущий над драконами. Я улыбнулся, видя, что иллюстрация произвела на нее такое же впечатление, что и на меня. А потом нахмурился. Ибо понял, сколь серьезны трудности, с которыми мне предстояло столкнуться. Так оно, собственно, и получилось, когда «Истина Христова» прибыл в фарфоровый город Аммадон на планете Арион, где и обосновался орден святого Иуды Искариота. Арион, планету земного типа с мягким климатом, колонизировали триста лет назад..Численность населения приближалась к девяти миллионам. В Аммадоне, единственном крупном городе, проживало около двух миллионов. Высокий уровень техники обеспечивался главным образом импортом. Промышленностью Арион похвастаться не мог. Люди, однако, там жили творческие, но сферой приложения их талантов было искусство, пышно расцветшее на планете. Одним из принципов тамошнего общества являлась свобода религиозных убеждений, но религия не была в почете. Большинство населения предпочитало полагаться на себя, а не на Бога. На Арионе сосуществовали полтора-два десятка различных религий, в том числе и Единственно истинная католическая межзвездная церковь, не так давно располагавшая двенадцатью храмами. Теперь их осталось девять. Три других перешли под крыло быстро растущего ордена святого Иуды Искариота, который также построил еще двенадцать новых храмов. Епископ Ариона, темнокожий сухощавый мужчина с коротко стриженными черными волосами, не обрадовался моему приезду. — Дамиэн Хар Верис! — изумленно воскликнул он, когда я появился в его резиденции. — Мы, разумеется, слышали о вас, но и представить себе не могли, что удостоимся чести увидеть вас, тем более принимать у себя. Число наше так мало… — И продолжает уменьшаться, — прервал я его. — Поэтому господин мой, архиепископ Торгатон, и обеспокоился. А вот вы, ваше преосвященство, наоборот, похоже, абсолютно спокойны и даже не сочли нужным сообщить нам об активизации секты почитателей Иуды. Он было рассердился, но разом смирил гордыню. Рыцарь-инквизитор представлял немалую опасность даже для епископа. — Мы, разумеется, очень озабочены. И прилагаем все силы, чтобы одержать верх над ересью. Если вы можете помочь нам советом, мы с радостью выслушаем вас. — Я — инквизитор ордена воинствующих рыцарей Иисуса Христа, — сухо напомнил я ему. — И не раздаю советов, ваше преосвященство. Я действую. С этим меня послали на Арион. А теперь скажите мне, что вы знаете об этой ереси и ее Первом Учителе, Лукиане Иудассоне. — Разумеется, отец Дамиэн. — И епископ дал знак слуге принести поднос с вином и сыром, а затем начал излагать короткую, но динамичную историю культа Иуды. Я слушал, полируя ногти об алый лацкан пиджака, пока черная краска не засверкала, изредка прерывая рассказчика вопросом. И прежде чем он дошел до половины, я принял решение лично навестить Лукиана. Из всех вариантов возможных действий этот представлялся мне наилучшим. Да я и сам хотел повидаться с ним. Внешнему виду на Арионе придавалось немалое значение, поэтому я счел необходимым позаботиться о том, чтобы Лукиан сразу понял, с кем имеет дело. Надел лучшие сапоги, темные, ручной работы, из римской кожи, которые никогда не бывали в приемном покое Торгатона, строгий черный костюм с широкими лацканами и жестким воротником. На шее висел превосходный крест из чистого золота. Воротник скрепляла булавка в форме меча, также из золота, знак рыцаря-инквизитора. Брат Денис тщательно выкрасил мои ногти, они стали черными, как эбонит, затем зачернил веки и ресницы и покрыл лицо тончайшей белоснежной пудрой. Я сам испугался, посмотревшись в зеркало. Столь грозный был у меня вид. Улыбнулся, но лишь на мгновение: улыбка все портила. К собору Иуды Искариота я отправился пешком. По широким золотистым улицам Аммадона, окаймленным алыми деревьями. Шептуньи, называли их горожане. И действительно, длинные, свисающие с ветвей усики, казалось, что-то нашептывали легкому ветерку. Со мной пошла сестра Юдифь. Низенького росточка, хрупкая даже в комбинезоне с капюшоном, какие носили монахини ордена святого Христофора. С добрым мягким лицом и чистыми, невинными глазами. Я ей полностью доверял. Она уже убила четверых пытавшихся напасть на меня. Собор отстроили недавно. Величественный, полный достоинства, он возвышался среди цветочных клумб и золотистой травы. Сады окружала высокая стена. Снаружи ее украшали фрески. Некоторые из них были оригиналами иллюстраций, которые я видел в книге «Путь креста и дракона», и, прежде чем войти в ворота, я остановился, чтобы еще раз полюбоваться ими. Фрески покрывали и стены собора. Никто не попытался остановить нас в воротах. Мужчины и женщины гуляли средь клумб или сидели на скамьях под серебряницами и шептуньями. Мы с сестрой Юдифь огляделись, а затем зашагали к собору. И только начали подниматься по лестнице, как из массивных дверей вышел мужчина. Светловолосый, толстый, с окладистой бородой, в сутане из тонкой материи, ниспадающей на ноги, обутые в сандалии. Нарисованные на сутане драконы несли на себе мужской силуэт с крестом в руке. Когда я поднялся по лестнице, мужчина поклонился мне в пояс. — Отец Дамиэн Хар Верис, рыцарь-инквизитор. — Он широко улыбнулся. — Приветствую вас во имя Иисуса и святого Иуды. Я — Лукиан. Я отметил про себя, что надлежит незамедлительно выяснить, кто из слуг епископа поставляет информацию культу Иуды, но лицо мое осталось бесстрастным. Все-таки прошел не один год, как я получил сан рыцаря-инквизитора, и подобных сюрпризов выпало на мою долю с лихвой. — Отец Лукиан Мо, — без улыбки, пожал я протянутую руку, — я хотел бы задать вам несколько вопросов. Он же улыбнулся вновь. — Конечно, конечно. Я в этом не сомневаюсь. Мы прошли в просторный, но скромно обставленный кабинет Лукиана. Еретики не признают роскоши, с которой давно сроднились служители церкви. Из излишеств он позволил себе лишь одну картину, на стене за его столом. Картину, в которую я уже влюбился: слепой Иуда, плачущий над убитыми драконами. Лукиан тяжело опустился в кресло, указал мне на второе, напротив стола. Сестру Юдифь мы оставили за дверями кабинета. — Я лучше постою, отец Лукиан, — ответил я, зная, что это дает мне определенные преимущества. — Просто Лукиан, — поправил он меня. — Или Лука, если предпочитаете. Мы не приемлем титулов. — Вы — отец Лукиан Мо, родившийся на Ариане, окончивший семинарию на Кэтадее, бывший священник Единственно истинной межзвездной католической церкви Земли и тысячи миров, — возразил я. — И обращаться к вам я буду, как требует того ваш статус, святой отец. И от вас жду того же. Это понятно? — Да, конечно, — дружелюбно ответил он. — В моей власти лишить вас права приобщать святых тайн и отлучить от церкви за распространяемую вами ересь. На некоторых планетах я даже мог приговорить бы вас к смерти. — Но не на Ариане, — вставил Лукиан. — Нам свойственна веротерпимость. Кроме того, числом нас поболе. — Улыбка снова заиграла на его губах. — Что же касается остального, нет возражений. Я уже давно никого ни к чему не приобщаю. Теперь я Первый Учитель. Долг мой — мыслить, указывать путь, помогать остальным обрести веру. Отлучите меня от вашей церкви, если это доставит вам удовольствие, отец Дамиэн. Ведь наша цель — осчастливить всех. — Вы изменили истинной вере, отец Лукиан, — я положил на его стол «Путь креста и дракона», — но, как я вижу, нашли другую, — тут я позволил себе улыбнуться ледяной, внушающей ужас улыбкой. — С более нелепой выдумкой мне еще встречаться не доводилось. Но вы, наверное, скажете мне, что говорили с Богом, что он поведал вам это новое откровение, чтобы вы могли очистить честное имя святого Иуды, не так ли? Теперь уже Лукиан улыбался во весь рот. С сияющими глазами он поднял книгу со стола. — О нет. Я все выдумал сам. — Что? — Я не мог поверить своим ушам. — Да, да, все выдумал. Разумеется, я пользовался многими источниками, в основном Библией, но, полагаю, большая часть «Креста и дракона» — мое творение. И вы должны согласиться, получилось неплохо. Естественно, при всей моей гордыне, я не мог поставить на титуле свое имя. Но отметил, что она одобрена мною. Вы, наверное, заметили? На большее я не решился. На мгновение я лишился дара речи, но достаточно быстро пришел в себя. — Вы меня удивили, — не оставалось ничего другого, как признаться в этом. — Я-то ожидал встретить безумца с больным воображением, убежденного в том, что он говорил с Богом. Мне уже приходилось иметь дело с такими фанатиками. Но я вижу перед собой улыбающегося циника, высосавшего из пальца целую религию ради собственной выгоды. Знаете, фанатики и то лучше вас. Вы же недостойны даже презрения, отец Лукиан. И гореть вам в аду целую вечность. — Я в этом сомневаюсь, — Лукиан по-прежнему улыбался, — да и ваша оценка неверна. Во-первых, я не циник, во-вторых, не имею никакой выгоды от моего дорогого святого Иуды. Честное слово. Будучи священником вашей церкви, я жил в куда большем комфорте. Я сделал все это, потому что таково мое призвание. Я сел. — Вы меня совершенно запутали. Объяснитесь. — А вот теперь я собираюсь сказать вам правду. — Тон его показался мне странным. Он словно произносил заклинание. — Я — Лжец. — Вы хотите запутать меня детскими парадоксами, — насупился я. — Отнюдь. — Опять улыбка. — Лжец. С большой буквы. Это организация, отец Дамиэн. Религия, если хотите. Великая и могучая вера. И я — мельчайшая ее часть. — Такая церковь мне незнакома. — Естественно. Это тайная организация. Другого и быть не может. Вы понимаете? Люди же не любят, когда им лгут. — Я — тоже, — выдавил из себя я. На лице Лукиана отразилась обида. — Я же сказал, что это правда. Когда такое говорит Лжец, вы можете ему поверить. Как еще мы можем доверять друг другу? — И вас много? — Я уже начал догадываться, что Лукиан такой же безумец, как и любой еретик, и столь же фанатичен в своих убеждениях. Но у него был более сложный случай. Ересь внутри ереси. А долг инквизитора требовал докопаться до самой сути. — Много, — кивнул Лукиан. — Столь много, что вы бы удивились, отец Дамиэн, узнав точное число. Но кое о чем я не решаюсь сказать вам. — Так скажите то, на что решаетесь, — бросил я. — С радостью! — воскликнул Лукиан Иудассон. — Мы, Лжецы, как и любая религия, принимаем несколько постулатов на веру. Вера, как вы понимаете, необходима. Есть положения, которые невозможно доказать. Мы верим, что жизнь стоит того, чтобы ее прожить. Это один из наших догматов. Цель жизни — жить, сопротивляться смерти, возможно, даже бросить вызов энтропии. — Продолжайте. — Слова Лукиана, против воли, разожгли мой интерес. — Мы также верим, что счастье есть благо, поискам которого надобно посвятить себя. — Церковь не противится счастью, — заметил я. — Неужели? — удивился Лукиан. — Ну да не будем спорить. Какую бы позицию ни занимала церковь в вопросе о счастье, она проповедует веру в загробную жизнь, в высшее существо и требует выполнения жестких моральных норм. — Истинно так. — Лжецы не верят ни в жизнь после жизни, ни в Бога. Мы принимаем вселенную как она есть, отец Дамиэн, со всеми ее жестокими истинами. Мы, кто верит в жизнь и ценит се более всего на свете, должны умереть. А потом не будет ничего, кроме пустоты. В жизни нашей нет цели, поэтики, смысла. Не найдем мы этого и в нашей смерти. Когда мы уйдем, нас будут вспоминать лишь непродолжительное время, а потом забудут, словно мы и не жили. Наши планеты и наша вселенная лишь ненадолго переживут нас. Все поглотит ненасытная энтропия, и наши жалкие усилия не уберегут нас от такого конца. Вселенная исчезнет, как будто ее и не было. Она обречена, преходяща, вечность — понятие недостижимое. Я сидел в кресле, а от слов Лукиана по телу моему пробегала дрожь. Рука моя гладила крест. — Мрачная философия и насквозь фальшивая, — прокомментировал я его монолог. — Такие мысли посещали и меня. Наверное, все мы должны пройти через это. Но на самом деле все не так. И моя вера защитила меня от подобного нигилизма. Вера — надежный щит против отчаяния. — О, я это знаю, мой друг, мой рыцарь-инквизитор, — покивал Лукиан. — Рад видеть, что вы меня поняли. Вы почти стали одним из нас. Я нахмурился. — Вы ухватили самую суть, — продолжал Лукиан. — Истины, великие истины, да и множество тех, что поменьше, непереносимы для большинства людей. Мы находим защиту от них в вере. Моей вере, вашей, любой другой. И все трын-трава, пока мы верим, искренне и непоколебимо, в выбранную нами ложь. — Он прошелся пальцами по окладистой белокурой бороде. — Наши психологи подсказали нам, что счастливыми ощущают себя лишь те, кто верит. В Иисуса Христа или Будду, переселение душ или бессмертие, в силу любви или платформу политической партии. Все едино. Они верят. И счастливы. Отчаиваются, даже кончают с собой другие, которые ищут истину. Истин много, а вот вероучений недостает, слеплены они плохо, на скорую руку, полны ошибок и противоречий. Ошибки эти порождают в нас сомнения, вера наша теряет опору, а вместе с ней от нас уходит и счастье. Соображал я быстро и сразу понял, к чему клонит Лукиан Иудассон. — Ваши Лжецы выдумывают вероучения. Лукиан улыбнулся. — И самые разные. Не только религиозные. Подумайте об этом. Мы знаем, сколь сурова правда. Прекрасное куда более предпочтительно. Мы изобретаем прекрасное. Вероисповедание, политические движения, высокие идеалы, любовь и дружбу. Все это ложь, обман. Мы придумывали их и многое, многое другое. Мы совершенствуем историю, мифы, религию, делаем их более прекрасными, более ясными для восприятия. Разумеется, и ложь наша зачастую несовершенная. Слишком могучи истины. Но, возможно, придет день, когда мы предложим столь великую ложь, что в нее поверит все человечество. А пока приходится обходиться тысячами маленьких обманов. — Полагаю, до вас, Лжецов, мне нет никакого дела, — ледяным голосом ответствовал я. — Вся моя жизнь посвящена одному — поиску истины. Лукиан снисходительно усмехнулся. — Святой отец Дамиэн Хар Верис, рыцарь-инквизитор, уж я-то вас знаю. Вы сами Лжец. Вы усердно трудитесь. Ваш звездолет в постоянном движении, вы посещаете планету за планетой и на каждой уничтожаете дураков, мятежников и всех тех, кто смеет сомневаться во лжи, которой вы служите. — Если моя ложь хороша, зачем же вы покинули ее? — Религия должна соответствовать культуре и обществу, идти с ними рука об руку, а не противостоять им. Если возникает конфликт, противодействие, ложь рушится, а с ней исчезает и вера. Ваша церковь годится для многих миров, святой отец, но не для Ариана. Жизнь тут легка, ваша же вера сурова. Здесь любят и ценят красоту, предложить которую вы не можете. Поэтому мы улучшили вашу идею. Долгое время мы изучали эту планету. Составили ее психологический профиль. Святой Иуда будет процветать на Ариане. Его судьба — многоликая драма, красивая, запоминающаяся, эстетам она придется по душе. Жизнь его — трагедия со счастливым концом. На Арионе обожают такие истории. А драконы! Какой изящный штрих. Мне представляется, ваша церковь напрасно их не использовала. Удивительные, очаровательные создания. — Существовавшие лишь в мифах, — напомнил ему я. — Едва ли. — Он покачал головой. — Смотрите сами, — губы его разошлись в улыбке, — все возвращается к вере. Можете ли вы знать, что в действительности произошло три тысячи лет назад? У вас один Иуда. У меня — другой. Мы оба опираемся на книги. Ваша правдивее? Вы и впрямь в это верите? Я допущен лишь в первый круг ордена Лжецов. И не знаю всех наших секретов, но мне известно, что орден наш очень древний. И я не удивлюсь, если окажется, что Евангелие написано такими же людьми, как и я. Возможно, Иисуса никогда и не было. Как и Иуды. — Я убежден, что вы ошибаетесь, — возразил я. — А добрая сотня людей в этом здании искренне убеждены, что святой Иуда был таким, и только таким, как написано в «Пути креста и дракона». Вера — это благо. Вы, наверное, не знаете, что с появлением на Ариане ордена святого Иуды число самоубийц сократилось на треть. Я медленно поднялся. — Вы такой же фанатик, как и любой еретик, когда-либо встречавшийся мне, Лукиан Иудассон. И я жалею вас, потерявшего веру. Встал и Лукиан. — Пожалейте себя, Дамиэн Хар Верис. Я обрел новую веру и счастлив. Вас же, дорогой друг, мучают сомнения, и душа ваша мечется, не находя покоя. — Это ложь! — кажется, я сорвался на крик. — Пойдемте со мной. — Лукиан коснулся маленькой пластины на стене, и картина, изображающая Иуду, плачущего над драконами, исчезла, открыв уходящие вниз ступени. В подвале высился большой стеклянный аквариум, заполненный зеленой жидкостью. В ней плавало нечто похожее на человеческий эмбрион, состарившееся и инфантильное одновременно, с огромной головой и крохотным тельцем. От рук, ног, половых органов к стенам аквариума бежали трубки, исчезающие в каких-то машинах. Они-то и поддерживали жизнь этого уродца. Когда Лукиан включил свет, уродец раскрыл глаза. Большие, черные, они, казалось, заглядывали мне в душу. — Это мой коллега. — Лукиан похлопал по стенке аквариума. — Джон Азур Крест, Лжец четвертого круга. — И телепат, — добавил я. На других мирах я сам организовывал погромы телепатов, в основном детей. Церковь учит, что сверхъестественные способности — происки дьявола. О них не упомянуто в Библии. Но я всегда сожалел об убиенных. — Джон узнал о вашем приходе, едва вы вошли в ворота, и сообщил мне. Лишь несколько человек знают о его присутствии в соборе. Помощь его для нас бесценна. Он распознает веру истинную и мнимую. В мой череп вживлен датчик. Джон может постоянно общаться со мной. Именно он вовлек меня в орден Лжецов. Понял, что вера моя иссякает. Почувствовал глубину моего отчаяния. Уродец в аквариуме заговорил, его металлический голос раздался из забранного решеткой динамика: — И я чувствую твое отчаяние, Дамиэн Хар Верис, опустошенный священник, инквизитор, задававший слишком много вопросов. Ты болен душой, устал, и ты не веришь. Присоединяйся к нам, Дамиэн. Ты долго, очень долго был Лжецом! На мгновение я заколебался, задумавшись, а во что я действительно верю, начал копаться в душе в поисках моей веры, того огня, что когда-то поддержал меня. Где она, непреложность учения Церкви, где живший во мне Христос? Ничего, ничего-то я не нашел. Я был пуст, выжжен изнутри бесконечными вопросами и болью. Но когда я уже открыл рот, чтобы ответить Джону Азуру Кресту и улыбающемуся Лукиану Иудассону, я нашел то, во что верил, и верил всегда. ИСТИНА. Я верил в истину, даже если вера эта причиняла боль. — Он потерян для нас, — изрек телепат, носивший словно в насмешку имя Крест. Улыбка Лукиана потухла. — Неужели? А я так надеялся, что вы станете одним из нас, Дамиэн. Ведь оставался один шаг. Внезапно меня охватил страх, и я чуть не кинулся вверх по ступеням, к сестре Юдифь. Лукиан рассказал мне слишком много, а я отверг его предложение. Телепат почувствовал и мой страх. — Ты не сможешь причинить нам вреда, Дамиэн. Иди с миром. Лукиан не сказал тебе ничего особенного. Лукиан хмурился. — Я рассказал ему немало, Джон. — Да, но может ли он доверять словам такого лжеца, как ты? — Маленький бесформенный ротик уродца изогнулся в улыбке, большие глаза закрылись. Лукиан вздохнул и повел меня к лестнице. Лишь через несколько лет я понял, что лгал именно Джон Азур Крест, а жертвой его лжи стал Лукиан. Я мог причинить им вред. Что, собственно, и сделал. Причем мне не пришлось прибегать к особым хитростям. У епископа нашлись друзья и в правительстве, и в средствах массовой информации. Деньги помогли мне самому свести знакомство с нужными людьми. Прежде всего я выдал местонахождение Креста, обвинив его в том, что он использует свои сверхъестественные способности для воздействия на сознание последователей Лукиана. Мои друзья отнеслись к этим обвинениям вполне серьезно. Посланный к собору ударный отряд взял телепата под охрану, после чего его отдали под суд. Разумеется, он без труда доказал свою невиновность. Люди-телепаты могут читать чужие мысли лишь вблизи, а на большее, за редким исключением, просто не способны. Но встречаются они редко, их боятся, а Крест еще обладал и устрашающей внешностью. Короче, его оправдали по всем пунктам обвинения, но предложили незамедлительно покинуть Аммадон. И он отбыл в неизвестном мне направлении, вполне возможно, что и на другую планету. У меня и не было желания отправить его за решетку. Суда над ним вполне хватило, чтобы в стене лжи, столь любовно сложенной Лукианом и Крестом, возникли трещины. Путь к вере тернист, но потерять ее можно очень легко, ибо малейшее сомнение начинает подтачивать, казалось бы, незыблемое основание. Мы с епископом трудились не покладая рук, сея новые сомнения. Надо отметить, Лжецы поработали на славу. Аммадон, как и многие культурные центры, имел компьютерную систему, связывающую школы, университеты, библиотеки, и любой желающий мог зачерпнуть из кладезя мудрости, накопленной цивилизацией за многие тысячелетия. И при проверке обнаружилось, что истории Рима и Вавилона чуть подправлены. Трижды я нашел ссылки на Иуду Искариота, в одной он упоминался как предатель, в другой — как святой, в третьей — как покоритель Вавилона. Указывалось также, что именно он построил висячие сады, и приводился так называемый кодекс Иуды. А согласно сведениям, хранящимся в библиотеке Аммадона, драконы исчезли на Земле во времена Христа. Мы вычистили всю эту ложь, выбросили из памяти компьютеров, хотя для этого нам пришлось заручиться поддержкой полудюжины нехристианских миров. Только получив от них официальное уведомление, библиотекари и академики Аммадона признали, что дело не в простом споре двух религий. К тому времени орден святого Иуды, выставленный напоказ во всей своей неприглядности, таял на глазах. Лукиан Иудассон уже перестал улыбаться и в основном сердито хмурился. По меньшей мере половина его церквей закрылась, лишившись прихожан. Разумеется, ересь никогда не умирает полностью и окончательно. Потому что есть те, кто продолжает верить, несмотря ни на что. И по сей день «Путь креста и дракона» наверняка читают на Арионе, в фарфоровом городе Амма-доне, под сенью шептуний. Арла-к-Бау и «Истина Христова» доставили меня на Весс через год после моего отъезда. Архиепископ Торгатон дал согласие на отпуск, о котором я просил его ранее. Я одержал еще одну победу, жизнь Церкви текла, как и прежде, а орден святого Иуды Искариота получил смертельный удар, оправиться от которого уже не мог. Прибыв на Весс, я полагал, что телепат, Джон Азур Крест, ошибся, недооценив силу рыцаря-инквизитора. Потом, однако, мне вспомнились его слова: «Ты не сможешь причинить нам вреда, Дамиэн». Нам? Ордену святого Иуды? Или Лжецов? Он лгал, думаю, сознательно, зная, что я пойду до конца, но сокрушу «Путь креста и дракона». Но не было для него тайной и другое: я ничем не задену Лжецов, даже не решусь упомянуть о них. Как я мог? Кто бы мне поверил? Величайший заговор, древний, как сама история? Попахивало паранойей, тем более что доказательств-то не было. Телепат лгал Первому Учителю, чтобы тот отпустил меня живым, теперь я в этом не сомневаюсь. Отдавая меня Лукиану, Крест подставил бы под удар и себя, и Лжецов. Пойти на такой риск он не мог. И пожертвовал Лукианом Иудассоном и его вымышленной религией, пешками в большой игре. С тем я и покинул Весс, зная, что нет во мне другой веры, кроме как слепая вера в истину, которую я уже не мог найти в Единственно истинной католической межзвездной церкви Земли и тысячи миров. Еще более я укрепился в этом за год отпуска, который провел в библиотеках Весса, Кэтадея и Селии. Наконец я возвратился в приемный покой архиепископа. — Мой господин, — я стоял перед Торгатоном Найн-Клариис Туном в самой худшей паре обуви, — я не могу больше выполнять ваши поручения. Прошу разрешить мне удалиться от дел. — Какова причина? — Легкая волна перехлестнула через бортик. — Я потерял веру. Он долго смотрел на меня, мигая и мигая. — Ваша вера касается лишь вас и вашего духовника. Моя же забота — результаты. Вы — блестящий специалист, Дамиэн, и мы не можем отпустить вас. Истина делает нас свободными. Но свобода зачастую холодна, пуста и пугающа, в то время как ложь несет и тепло, и красоту. В прошлом году Церковь даровала мне новый звездолет. Я назвал его «Дракон».