Незнакомый мне старейшина принял мой браслет и зашёл внутрь своего дома, там включив голосовую запись, прослушал, что передали ему в послании, вышел, приветливо кивнул мне. Два стоящих рядом стражника заметно расслабились, меня повели в гостевой домик, сытно накормили. Пришли женщины, я оставил им подробный заказ на травы, что понадобятся мне на обратный путь, неделю можно отдыхать, вечером соберутся гости послушать, все любят новости, и, хотя я самый молодой из встреченных вестников, так сказал местный проповедник, но даже мой неумелый рассказ о жизни другого леса соберутся послушать любознательные аграфы.

Через неделю отдыха, записав на браслет ответное сообщение от старейшины, я отправился в обратный путь. Местный проповедник, прощаясь, отозвал меня в сторонку и сказал без свидетелей, что я пока не могу считаться полноценным вестником, пока не побываю в каменном городе, построенном пришедшими с неба и там должны снять с меня ментокопию. С трудом, но запомнил это новое слово и там, в городе должны поговорить со мной, а пока я могу отдохнуть и идти обратно.

На обратном пути пришлось почти три дня сидеть посреди степи в том самом оазисе, боясь даже пошевелится, на вершине одного из деревьев, небольшая стая мерзких хорков крутилась неподалёку от оазиса, что-то вынюхивая, потом издалека в степи раздался рык, пробравший меня до самой глубины души, хорки поджав хвост быстро куда-то ускакали. Просидев для верности до вечера, пока солнце не начало касаться горизонта, осторожно спустился вниз и не заметив больше чего-то подозрительного, отправился дальше.

Старейшина с проповедником родного леса долго и подробно расспрашивали меня о дороге, заинтересовали их хорки мной встреченные и как меня приняли в другом лесу, услышав про посещение каменного города, как мне показалось, тень неудовольствия проскользнула по лицу проповедника, но я тогда не обратил внимания.

Вернулся домой, и почему женщины так любят плакать, мама долго не отпускала меня из объятий.

– Сынок ты вернулся, я так ждала тебя.

– Ну мам хватит, - стал я вырываться, - меня не было всего чуть больше двух недель, я уже вырос, ты бы лучше приготовила воду помыться и чистую одежду, а эти вещи надо выстирать и повесить сушиться, чтоб хорошо выветрилась.

– Да сынок, прости меня, я совсем уже голову потеряла от беспокойства.

– Мам ты же знаешь, я все для тебя сделаю, хватит плакать, я стану уважаемым человеком, и тебе не о чём беспокоиться, а пока меня нет, община будет заботить о тебе.

Наутро меня вызвали снова к старейшине, и зачем это удивился я, неделя ещё не прошла, но радостно отправился в центр селения, они так много сделали для меня, оставили наш дом, кормят мою мать, позаботились о том, чтоб я нашёл своё место в этой жизни.

Старейшина после взаимных приветствий, повёл меня внутрь своего дома, проповедник уже сидел там, он достал какую-то небольшую коробочку и сказал.

– Я сейчас закреплю эту коробочку у тебя на голове, ты должен сидеть не шевелится, она проведёт экспресс-тест на твой интеллект.

Последнее что я помню, это коробочку радостно пискнувшую, индикатор на ней горел ярко-зелёным цветом, даже не жёлтым как у всех избранных и не красным как у моего отца, дальше провал памяти. В себя я пришёл в бараке для избранных, тело было слабым, а мысли еле шевелились. Мальчишками мы любили, обманув бдительность охранников незаметно подкрасться и наблюдать через щели в стенах как с разных лесов, небольшими партиями собирались те, кого отметили Владыки, чтоб забрать к себе на небо.

На моей шее был какой-то обруч, мысли были вялые, меня отобрали Владыки, шевельнулась мысль, вот значит, как это происходит. Следующая мысль была панической, как там мама, я дёрнулся к выходу, преодолев странную апатию мной овладевшую. Но только приблизился к порогу барака, тело содрогнулось от сильной боли, я не смог выйти, катаясь по полу, всё тело сотрясали болезненные судороги. Тут же в барак вошёл довольный охранник, наверное, он специально наблюдал за мной, в голове шевельнулась равнодушная мысль, мог бы и предупредить.

– Все проходят через эту боль, запомни это Самиэль, - сказал он мне тогда, теперь ты можешь находиться только в бараке, за его пределами ты умрёшь от боли, мне другие обитатели барака объяснили, что ждём всю партию и идём в город.

Отупение на меня навалилось, несколько месяцев я просто ел, спал, ходил в туалет и не интересовался в окружающем меня мире, ничем. Другие избранные, впрочем, вели себя так же, не было разговоров, только полное отупение на лицах каждого тут находящегося, нас становилось все больше и больше, потом в один из дней обруч завибрировал.

– Охранник громко командовал стоя в дверях, - все на выход, сегодня идём в город.

Нас вывели, построили, посчитали, сняли ошейники, и повели в степь, двадцать охранников со стреляющими палками шли с нами, никто даже и помыслить не мог о том, чтоб бежать. Ближе к вечеру отупение стало проходить, я постарался, перемещаясь в общей толпе найти знакомых, должны же тут они быть, аграфы с моего леса. Как там моя мама, вот что волновало меня тогда, и что я хотел узнать.

Лучше бы не находил, вижу знакомое лицо, соседский мальчишка, немного меня старше тоже идёт в общей колоне, пристроившись к нему рядом, я привлёк внимание, он шёл и трясся от страха, я, наверное, тоже так выглядел, когда в первый раз вышел в степь, но меня тогда никто не видел.