Вот почему столь естественным в отношении к рабам, и прежде всего к их бытовому устройству, было правило, сформулированное одним из самых строгих римских рабовладельцев Катоном Старшим: «Рабам не должно быть плохо: они не должны мёрзнуть и голодать». Исследование бытовых условий рабов, поскольку они получили отражение в наших источниках, подтверждает, что это было не риторическое высказывание». Далее учёный подробно перечисляет нормы довольствия римского сельского раба: в день — 1,5 килограмма пшеничного хлеба (такой же была норма римского легионера), 0,5–0,7 литра виноградного вина третьей выжимки (кислятина страшная, но не хуже нашей «бормотухи», которую никакой римский раб пить не стал бы, да никакой рабовладелец ему ею пить и не позволил бы — своих рабов римляне не травили). Кроме этого, масло, маринованные маслины, овощи, фрукты, на горячее — густая бобовая похлёбка. Как считает В. И. Кузищин, питание рабов «было достаточным для того, чтобы проводить тяжёлые полевые работы на открытом воздухе, и рабы не голодали».

Древнеримские рабы не голодали… А вот наши колхозники голодали. Голодали в 30-е, 40-е, в начале 50-х. Ели жмых и древесную кору, пухли от голода (не говорю уже о периодах искусственно созданного Сталиным голода, когда умирали миллионы и доходило до каннибализма). Но голодным колхозникам завидовали ещё более голодные рабы-зэки. На перечисленный историком паек одного римского раба можно было бы прокормить десяток обитателей ГУЛАГа. Ну, а в нынешние дни? Свидетельствует академик ВАСХНИЛ народный депутат СССР Владимир Тихонов: «Два года назад я предупреждал: нас подстерегает голод. Я не имел в виду голодную смерть людей. Я говорил о голоде, как росте числа людей, которые недоедают. За эти два года количество хронически недоедающих увеличилось в стране с 40 миллионов человек почти до 60 миллионов. А у остальных все более скудеющий рацион питания, отсутствие элементарного выбора. Это ведь и есть голод! Если так и дальше пойдёт, то начнётся опухание людей. И нечто подобное уже существует в некоторых особенно глухих российских деревнях; муки туда вообще не завозят, печёный хлеб продаётся один раз в неделю, да и то с ограничениями: одна буханка на человека». Вот вам и «несопоставимые уровни развития»…

И, наконец, главное. Сравнивая «уровни развития производительных сил», мы всегда как бы невольно сводим их лишь к вещному компоненту — средствам производства, технике. Но есть мудрая экономическая притча: «Что было бы, если бы неведомым образом вся техника Швеции очутилась у какого-нибудь дикого племени, а сама Швеция осталась бы без техники? А ничего бы не изменилось…» Элементарной аксиомой является то, что главная производительная сила общества — человек, то есть непосредственный производитель. Повысился ли уровень развития производительных сил страны в 30-е годы посредством почти единовременного переноса на нашу территорию закупленных в США заводов (удельный вес СССР в мировом импорте машин и оборудования составил в 1932 году 50 процентов), учитывая, что осуществлён этот акт был за счёт голодной смерти миллионов крестьян — иными словами, за счёт уничтожения или деградации рабочей силы в условиях гулаговского рабовладения и колхозного крепостничества? Эти смерти, этот голод, эти унижения — повысили ли они уровень «главной производительной силы» нашего общества? Ответ на этот вопрос мы найдём в статье моего заочного оппонента Игоря Клямкина «Была ли альтернатива Административной системе?» («Политическое образование» № 10, 1988 год), в которой вполне резонно утверждается, что главное для характеристики экономической системы — это тип личности работника. Какой же сейчас у нас этот тип? И. Клямкин считает, что «дотоварный» тип работника, ориентированный не на оплату по труду, а на уравниловку и гарантированное удовлетворение самых элементарных потребностей, не только сохраняется, но и — в процессе кризиса Административной системы — «развивается» в направлении добуржуазного индивидуализма с его принципом «как бы не переработать за другого». Но позвольте, ведь это тот самый работник, на которого делали ставку фараоны Древнего Египта и цари III династии Ура! Один к одному!

Осталось рассмотреть последний аргумент Игоря Клямкина: «Азиатское государство, регулируя хозяйственные связи между общинами, не вмешивается в их внутреннюю экономическую жизнь. Но у нас-то совсем другое, у нас — всепроникающее, тотальное огосударствление!» Итак, вопрос: «тотальное огосударствление» всего и вся — это изобретение нашей «неэвклидовой экономики» или же и здесь первенство в открытии принадлежит не нам? А если проще: были ли в Древнем Египте колхозы?

Как ни странно, колхозы в Древнем Египте были. Назывались они, конечно, иначе, но дело не в названии, а в том удивительном факте, что и их структура, и вся организация сельхозработ, и способы государственного вмешательства, и даже размеры сельхозпоставок совпадают. Короче говоря, то, что было в Древнем Египте, — точная копия наших колхозов… Вот ведь оговорился. Не могли египтяне за четыре тысячи лет до нас копировать наши колхозы. Это наши колхозы скопировали то, что было у древних египтян… И опять же неверно. Не могли Сталин и иже с ним знать, что творилось в Древнем Египте, об этом сами египтологи совсем недавно узнали. Но откуда же поразительное сходство? В позапрошлом веке часто употреблялось выражение «сила вещей». Да, совпадение объясняется именно «силой вещей», а точнее говоря, неотвратимой логикой общественного развития. Если рынка нет (как в Древнем Египте) или его разрушили (как это сделал в 1929 году Сталин), то бал правит натуральный принудительно-силовой продуктообмен (ре- дистрибуция), когда почти весь продукт — и прибавочный, и часть необходимого — собирается в одну большую государственную кучу, а из неё уже перераспределяется кому сколько государство от щедрот своих отвалит. Отсюда и название — редистрибуция («redistributio» — по-латыни «перераспределяю»), Редистрибуция — основа, матрица всей социально-экономической структуры «азиатского» способа производства. На ней нарастают кристаллы социальных, политических и идеологических структур. И если основополагающий стержневой компонент в двух взятых нами примерах идентичен, то идентичными или очень сходными будут и эти кристаллы. Ибо редистрибуция — система жёсткая, все производные от неё образования «силой вещей» оказываются схожи, будто близнецы, если даже между ними тысячелетия. Никто ни у кого ничего не заимствовал, просто произошла конвергенция — явление, известное из биологии, когда у представителей разных биологических видов, попавших в одинаковые условия существования, морфология постепенно сближается настолько, что при всех генетических различиях они становятся внешне трудноразличимы. Вот и в нашем случае, попав в безрыночно-редистрибутивную среду, советское общество с 1929 года начинает ускоренно приближаться к древнеегипетскому образцу, проходя этапы исторического развития в обратном направлении. Слом рынка запустил в действие механизм инволюции — «развития наоборот»: от современных социальных форм к архаичным. Идя семимильными шагами в «светлое будущее», мы оказались в глухой древневосточной архаике. Недаром Г. В. Плеханов предупреждал: «…Совершившаяся революция может привести к политическому уродству, вроде древней китайской или перувианской империи, т. е. к обновлённому царскому деспотизму на коммунистической подкладке». Человек высочайшей культуры и глубокой эрудиции, Георгий Валентинович воспринял Марксову концепцию «азиатского» способа производства как исключительно важную для понимания истории России. Владимир Ильич, конспектируя труды Маркса, с этой концепцией ознакомился и не придал ей особого значения. В ленинских работах этого термина вы не найдёте. Ленин был равнодушен к теории «азиатского» способа производства, а Сталин эту концепцию попросту запретил. Как троцкистскую. Произошло это в начале тридцатых. Все учёные-марксисты быстро перековались и от «троцкистской» концепции Маркса отреклись. Кто не отрёкся, тех расстреляли. Почему? Да слишком уж много нежелательных ассоциаций вызывала эта концепция. Аналогии казались убийственными. До сих пор многие обществоведы считают сам термин «азиатский способ производства» чем-то неприличным. А Г. В. Плеханов, основываясь на этой концепции, как бы предвидел сталинскую коллективизацию и предупреждал: «От общественной обработки полей немногим ближе до коммунизма, чем от общественной работы на барщине или от «общественных запашек», вводившихся при Николае Павловиче с помощью штыков и розог».

В одной из своих статей я назвал колхозы тяглово-фискальными псевдообщинами. Ознакомившись несколько позже с работами И. А. Стучевского, посвящёнными организации государственного хозяйства Древнего Египта, я увидел, что пальма первенства в употреблении этого термина принадлежит ему: организации подневольных земледельцев, созданные древнеегипетским государством, он называет квазиобщинами. Весьма симптоматичное совпадение.

И. А. Стучевский, опираясь на очень скудный материал, провёл трудоёмкое исследование, результаты которого поражают. «…Зерновое производство в Египте, — пишет он, — от начала и до конца носило коллективный характер, было связано с деятельностью не отдельных земледельцев, а целых коллективов». Никаких личных наделов или парцелл, находящихся если не во владении, то хотя бы в пользовании отдельных семей. Вся земля квазиобщины — древнеегипетского «колхоза» — в руках государства. Государство же распределяло воду на поля. Государственная администрация полностью контролировала все ссльхозработы, начиная от подготовки почвы к пахоте и севу и кончая жатвой. Тягловый скот также был государственным и выдавался квазиобщинам на период сельхозработ — ну чем не древние МТС! Государство изымало и перераспределяло не только прибавочный, но и необходимый продукт — вплоть до посевного фонда! Посевное зерно так же, как и скот, древнеегипетские «колхозники» получали из казны. Урожай целиком поступал на государственные тока и гумна и лишь впоследствии подлежал «распределению», в результате которого государство забирало себе 30 процентов урожая. А теперь вспомним наши родные колхозы, для которых изъятия в форме обязательных поставок зерна устанавливались в размере 30 процентов (!) валового продукта. Случайно ли совпадение в цифрах? Думаю, нет: 30 процентов, по всей видимости, тот предел, выход за который нарушает воспроизводственный процесс. Умный хозяин не режет курицу, несущую ему золотые яйца. Но хозяева не всегда бывают умными. Так, когда к власти в Египте пришли Птолемеи, государство стало оставлять себе уже более половины урожая. Воспроизводственный процесс нарушился, и уже во II веке до нашей эры Египет вступил в полосу экономического кризиса. Не шибко умным был и наш Хозяин: голод 1932–1933 годов — лишь наиболее крупная катастрофа подобного рода, но не единственная. Массовые случаи голодной смерти и каннибализма имели место и в конце 40-х годов. Причина — не столько неурожай, сколько неумная жадность государства.,

Древнеегипетские квазиобщины так же, как и наши колхозы, не имели каких бы то ни было прав для защиты интересов своих жителей от произвола администрации. Их членам так же было запрещено покидать места постоянного жительства. В случае необходимости государство могло перебрасывать земледельцев из одного хозяйства в другое.

Как древнеегипетская квазиобщина, так и колхоз — это не элементы общества, а низовые звенья административной системы. В качестве приводных ремней от административного аппарата к рядовым земледельцам используется своеобразная система сельских «капо». В египетской квазиобщине периода Нового царства это агенты фиска, при Птолемеях — так называемые «стражи урожая».

Тотальная регламентация хозяйства особенно усилилась в эллинистическую эпоху. Так, например, каждый крестьянин должен был засеять определённое количество земли маслоносными растениями, семена которых он получал из царских амбаров. Ещё строже регулировалось зерновое производство в Шумере при уже знакомой нам III династии Ура. Гигантские латифундии-«госхозы» занимали более 60 процентов территории страны. На них трудились закрепощённые государством работники. «…Поле могло делиться на полосы вдоль и поперёк, и один челе» век отвечал за контроль работы по поперечным мелосам, а другой — по продольным; таким образом осуществлялся их взаимный контроль крест-накрест». «Учёт был чрезвычайно строгим; все фиксировалось письменно; на каждом документе… стояли печати лица, ответственного за операцию, и контролёра; кроме того, отдельно вёлся учёт рабочей силы и отдельно — выполненных ею норм… Разовые документы сводились в годовые отчёты по отрядам… и т. д.» >. Здесь хотелось бы вновь напомнить слова Игоря Клямкина: «Азиатское государство, регулируя хозяйственные связи между общинами, не вмешивается в их внутреннюю экономическую жизнь». Нет! Вмешивается. Причём точно так же, как и у нас; совпадение в методах вплоть до мельчайших деталей.